Стоит лето, в пышных кронах деревьев суетятся птицы, перепрыгивают с ветки на ветку, скандалят, с любопытством поглядывают на вернувшегося солдата. Шоэль вскидывает вещмешок на плечо. Дорога, ведущая к родному дому, знакома ему каждой своей приметой. Он слегка прихрамывает, но рана почти зажила: еще немного – и исчезнут последние следы ранения. Эй, что это за красавица стоит на пороге родительского дома?.. – ба! – да это же Мирьям! Как быстро подросла и расцвела младшая сестренка! Она тоже заметила брата, всплеснула руками:
– Мама, Шоэль приехал! – и бегом, бегом – поскорее обнять, расцеловать, прижаться к родному человеку.
Из кухни выбегает постаревшая и отяжелевшая Фейга. На лице ее заметно прибавилось морщин – много было тревог и забот у наших матерей в те безрадостные годы. Она с любовью оглядывает сына, подмечая каждую новую черточку. Фейге кажется, что Шоэль стал еще выше – как видно, сыновья растут не только в мирные дни, но и во время войн и революций.
– А папа, где папа? – нетерпеливо спрашивает Шоэль.
– Сейчас придет…
Мирьям пулей вылетает из комнаты – позвать отца. Вот уж событие так событие – Шоэль приехал, блудный сын. И что ему дома не сидится? Где он только не перебывал за последние восемь лет: и в тель-авивской «Герцлии» поучился, и в Одесской гимназии, и с белой контрой успел повоевать, а в перерыве окончил школу в родном местечке. А сейчас вот приехал с больной ногой – дай Бог, чтобы это были единственные плохие новости!
– Покажи-ка ногу, сынок, что у тебя там?
– Да ерунда, мама!
Чтобы доказать Фейге, что ничего страшного с ним не случилось, Шоэль подхватывает на руки визжащую Мирьям и кружит ее по комнате – вот, мол, какой я силач!
Быстрым шагом входит Йоэль Горовец. Он тоже изменился: усы поредели, на висках прибавилось седины. Пятый десяток – не шутка. Нелегко прокормить семью в годы войн и перемен, но теперь, когда Ленин провозгласил НЭП, Горовец-старший надеется, что ему разрешат снова открыть столовую. Как раз сейчас он занят ее ремонтом, потому и примчался сюда в такой запыленной рабочей одежде.
Наконец-то вся семья в сборе, вернулся дорогой сыночек! Пока Шоэль умывается с дороги, Фейга накрывает на стол, вытаскивает из кладовки все, что только есть на полках. Йоэль тоже переодевается в праздничную одежду. Дорогая сердцу атмосфера дома окутывает Шоэля. Так уж у нас принято – сыновья рано или поздно вылетают из родного гнезда в большой мир, возвращаются ненадолго посмотреть на близких, и – снова в дорогу. Там, снаружи, их греет мысль о родном доме, где тебе всегда будет тепло и покойно. А потому так важно, чтобы дом твой стоял непоколебимо, чтобы ждал тебя, чтобы было куда вернуться из дальних странствий – вернуться и с наслаждением вдохнуть запахи материнской субботы и с детства знакомых праздников.
За столом, понятное дело, говорили о том, как жилось здесь все это время, как люди справлялись, с каким трудом выживали. Горовцы не слишком отличались в этом от семей многих местных евреев. Труден оказался путь через военный коммунизм, будь он трижды неладен. И бедствовали, и голодали. В окрестных селах еще оставались какие-то продукты, а городским евреям приходилось менять вещи на хлеб. Чего только не отдавали, чтобы прокормиться: скатерти, субботние подсвечники, серебряные ложки, мебель, и многое другое, что собиралось в семье годами и десятилетиями. Состоятельные сельчане с немалой выгодой гребли под себя все это добро, пользовались моментом. Когда еще добудешь такие вещи за горстку муки и кусочек масла!
Но вещи в доме тоже кончаются. Поэтому, пока на дворе гуляет НЭП, Йоэль решил поднатужиться и снова открыть столовую. Одна беда: три года она стояла заброшенной и теперь больше похожа на конюшню. Так что предстоит масса работы. Практически все нужно делать заново – восстановить плиты, привести в порядок полы и стены, поставить столы и скамейки. И все самому, самому – работников-то нанять не на что. Вот Йоэль и разрывается на части: штукатурит, малярничает, работает за столяра и за печника… – кем только не побудешь, чтобы выбиться в нэпманы!
– Я тебе помогу, папа! – обещает сын.
Теперь его очередь рассказывать. Шоэль всегда был немногословен по натуре, но теперь его словно прорвало: он говорит, говорит и не может остановиться. Да, много пришлось ему повидать во время войны, немало перенести лишений. Йоэль засыпает сына вопросами, тот обстоятельно и подробно отвечает. Разговор идет со знанием дела: Йоэлю не понаслышке знакомо ремесло военного санитара, и он с удовольствием демонстрирует сыну свою профессиональную осведомленность. Правда, Шоэль не всегда с ним согласен.
– Что ты такое говоришь, папа? – возражает он. – Санитар на поле боя – это совершенно другое, это тебе не госпиталь в тылу. На поле ты должен выносить раненых из-под обстрела, уметь оказать первую помощь, быстро наложить повязку, остановить кровотечение, сделать временную шину. А перевозка тяжелораненых? Это же целая наука… нет-нет, ты занимался совсем другой работой…
Йоэль и не думает обижаться. Ему приятно видеть сына, полного жизни и энергии! Господи, как годы-то летят! Да, сразу видно, что парень много чего повидал на военной службе! Примолкшие родители и сестра сидят за столом и, затаив дыхание, слушают рассказы Шоэля. Как все-таки огромен мир, сколько в нем сел и городов – и везде, везде живут люди, самые разные. Нет, в селах и на фермах Шоэль евреев не видел, зато в городах и местечках, как ему кажется, только они одни и остались.
Он ночевал в разоренных еврейских гостиницах, видел разрушенные синагоги, покинутые йешивы и хедеры, разграбленные магазины. Видел, как летят по воздуху пух и перья из вспоротых подушек и перин, перед глазами его прошли вереницы жертв погромов – сотни убитых, изнасилованных, разрубленных на части… Шоэль никогда не забудет эти остекленевшие глаза, этот предсмертный оскал… Что и говорить, в том проклятом году ему нередко пришлось повстречать ангела смерти в его самом страшном обличье.
Они говорят, говорят и все не могут досыта наговориться. Не беда – впереди еще столько времени, можно успеть все и еще немножко. Но нет – есть кое-что, о чем невозможно умолчать, оставить на завтра.
– А помнишь ли ты Хану, мама? – спрашивает Шоэль. – Ты с ней познакомилась, когда приезжала в Одессу.
Может ли жительница скромного местечка забыть свою поездку в большую Одессу?!
– Да-да, помню, – с готовностью кивает Фейга. – Она еще к Гите приходила! Довольно милая девушка.
В тоне матери слышится некоторое пренебрежение – вспомнили, мол, и забыли. Милая и милая – чего о ней еще говорить? Но у Шоэля, как выясняется, иные планы на продолжение разговора. Он делает глубокий вдох и выкладывает свою самую важную новость:
– Мама, мы с Ханой поженились!
– Ты женился?! – кричит Мирьям. – Вот это новость!
Да уж… Вот только родители молчат, как громом пораженные. Остолбенела Фейга, помрачнел Йоэль. Разве так делаются семейные дела? Вот, значит, как все обернулось. Видно, родители уже ничего для Шоэля не значат, если он настолько с ними не считается… Эх, Йоэль, Йоэль, не слишком ли быстро ты забыл свою собственную женитьбу? Не ты ли женился на Фейге, точно так же поставив перед фактом своего отца, меламеда Моше?
Зато Мирьям нисколько не задета. Она радостно обнимает и целует любимого брата.
– Поздравляю тебя, Шееле!
Нужно уже как-то отреагировать и родителям.
– Мазал тов! – коротко произносит отец.
Приходится и Фейге поздравить сына, хотя весь ее вид красноречиво говорит о том, как сильно она задета.
– Что ж, сынок… – вздыхает она. – Если уж ты совершил эту глупость, ничего не поделаешь – мазал тов…
Самое страшное позади, и теперь Шоэль начинает рассказывать о Хане и о ее семье. Фейга и Йоэль должны понять: вот уже целых четыре года он носит в сердце ее образ, и Хана тоже доказала ему свою любовь и преданность. Разве не ясно, что эта девушка небесами предназначена ему, Шоэлю?
– Какая она, брюнетка или блондинка? – интересуется Мирьям.
Шоэль открывает рот, чтобы ответить, и вдруг осознает, что начисто позабыл, какого цвета ее волосы и глаза у его дорогой жены! Да и какая разница? Главное, что она неописуемая красавица! Родители кивают в знак того, что понимают простительное волнение сына. Хотя, честно говоря, многое здесь кажется удивительным. Как можно забыть цвет волос любимой женщины и в то же время с такими яркими и красочными подробностями описать портрет тещи Софьи Марковны?
Шоэль красочно и с юмором описывает ее такой, какою она была раньше – с огромным животом и замашками командора; говорит и о том, какова Софья Марковна теперь – постаревшая и скорчившаяся от горя маленькая старушка. Рассказывает Шоэль и об Ицхак-Меире, о его работе в пекарне и на ниве профсоюзной деятельности, о том, какой он практичный, добрый и понимающий человек. Семья продолжает засыпать Шоэля вопросами, он терпеливо и подробно отвечает.
