Если бы он мог забыть рассказы Квинта! Если бы можно было бы все это не знать! Если бы можно было. О боги!
Как такое могло случиться? В чем провинился Рим? Какие вселенские законы, какие обряды нарушил? Кого оскорбил? Самих богов? Но чем? Разве мало было жертвоприношений, разве не курился фимиам на многочисленных алтарях? А если не было ни оскорблений, ни обид, ни вины, то как боги допустили подобное? Вслед за Вергилием Элий готов был закричать: «Ужели столько гнева в душах богов?»[39]
Они сидели в тени изъязвленной ветром скалы. Фиолетовая тень. Серые колючки. Оранжевый песок. Элий закрыл глаза. Ему было тягостно смотреть. Ему хотелось кричать от боли. И чтобы не закричать, он вцепился зубами в край туники.
– Я должен был умереть, – выдавил Элий наконец. – Нет, смерть – это слишком мягкое наказание. Я должен был не просто умереть, а умереть вместе с легионерами в мучениях от лучевой болезни. Как Руфин.
– Не говори ерунды, – оборвал его Квинт. – В чем ты виноват? Что нам не удалось поймать Триона? Хочу напомнить, что кроме тебя, его никто не стремился ловить. Ищейки «Целия» могли бы взять след. А они нам только мешали. Может, у них были какие-то планы. Да не может быть, а точно. Но ни с тобой, ни со мной этими планами они не поделились. И уже никогда не поделятся.
– В отличие от других, я понимал, чем могут закончиться опыты Триона. Я должен был его остановить. Отдать приказ убить без суда.
– Ты не мог этого сделать. Просто потому что не мог. И не стоит себя казнить. За мысли никто не судит[40]. И ты не мог осудить Триона за мысли. Теперь – да, теперь и я, встретив Триона, пристрелил бы его, как бешеную собаку. Но это теперь.
– Теперь Трион недостижим для нас. Он где-то на территории варваров, и делает новую бомбу. А мы не можем ему помешать.
– Не можем, – подтвердил Квинт.
– Подожди! Я знаю, как его остановить!
– Еще одна безумная идея? – У Квинта все сжалось внутри.
Элий несколько минут молчал, решаясь. И Квинт молчал, не в смея мешать.
– Я дам обет. Дам обед, что не увижу Вечный город двадцать лет. Двадцать лет изгнания. Взамен… таков будет уговор… взамен никогда больше на земле не взорвется Трионова бомба. Ни на земле, ни под землей, ни в воздухе. Нигде на этой планете.
– И боги тебя послушают? Сомневаюсь. Ведь гениев больше нет.
– Есть один гений. Последний настоящий гений. Я его сейчас призову. Но тебе придется отойти подальше. Я буду клясться именем гения Рима.
– Ты знаешь имя гения Рима?!
– Я же Цезарь. Вернее, был им, – Элий криво усмехнулся.
Квинт поднялся. Глянул на друга.
– Не делай этого, – попросил фрументарий, зная, что Элий его не послушает.
– Иди.
Квинт стал карабкаться на дюну. Элий встал и поднял лицо к небу. Лучи солнца ударили в глаза. Но Элий не стал жмуриться.
– Я осуждаю себя на изгнание. Двадцать лет я клянусь не видеть Города. Взамен, о боги, сделайте так, чтобы на земле больше никогда не взрывались урановые бомбы. – В ту минуту он вновь стал исполнителем желаний, вновь ставил клеймо, но ставил его на собственное сердце Говоря, он медленно поворачивался вправо по кругу. Круг замкнется и скрепит договор с богами нерушимым кольцом. – Юпитер Всеблагой и Величайший и ты, гений Рима, имя которого я называю, скрепите клятву…
Квинт, невольно задержавшийся на горбе дюны, кубарем скатился вниз, дабы не слышать произнесенного имени.
Когда фрументарий вернулся, Элий сидел неестественно прямо и смотрел прямо перед собой. Квинт молчал, не зная, что и сказать. Ему хотелось возразить, разубедить. Но слов не находилось.
Двадцать лет не видеть Города… Даже ради Марции Элий не мог согласиться на такое. А сейчас отважился.
Сам себя вырвал из жизни. Где-то далеко в Риме стрелки часов отсчитывали минуты. Но уже без Элия. Он умер. Хотя и продолжал двигаться, слышать, говорить. Он смотрел на песчаные дюны, а видел курию, ростры, золоченый милеарий, храм Сатурна с бронзовыми скрижалями, а над форумом в синеве храмы Капитолийской триады.
Элий чувствовал, как слезы скатываются по щекам, но не пытался их стереть.
– Двадцать лет – большой срок, – произнес наконец фрументарий. Элий не ответил. – Больше года уже прошло, – продолжал Квинт наигранно бодрым голосом. – Ты покинул Рим в январе семьдесят пятого. Осталось почти девятнадцать. М-да… Моя мамаша умрет к этому времени.
– Ты-то причем? – спросил Элий почти зло.
– Я твоя тень. Как тень может вернуться в Рим без своего господина? И потом, я тоже виноват. Лучший соглядатай не нашел Триона. Соглядатая надо наказать. Хотя бы за хвастовство.
– Хочешь быть похожим на меня, Квинт?
– Хочу быть твоим другом.
– Ты и так мой друг.
– А я друг?…
Квинт обернулся. Роксана шла к ним. Даже походка ее изменилась. Она больше не покачивала бедрами, ступала, будто по невидимому канату. Подошла, остановилась. Несколько мгновений все молчали. Казалось, Элий не замечал ее, занятый собственными мыслями.
– Корд с Камиллом починили фургон и пригнали его на оазис. Все уже собираются, – сказала Роксана бесцветным голосом.
Элий бросил взгляд на Квинта и поднялся, сообразив, что надо дать этим двоим несколько минут наедине.
Отошел несколько шагов, обернулся. Роксана стояла, обхватив себя руками, будто ей было очень холодно. Элию показалось странным, что Квинт даже не сделал попытки обнять девушку. Прежде она нравилось фрументарию. Или прошло слишком много времени? Роксана что-то говорила. Квинт слушал.
III
Преторианцы уже грузились в фургон. Корд, перемазанный по уши в масле, рассказывал в третий раз, как починил машину. И как облетел на авиетке вокруг дозором поглядеть, нет ли поблизости Малековых людей. Но нигде не заметил ни соглядатаев, ни погони. Видимо, потеряв надежду, охранники вернулись в крепость.
– Неофрон с Квинтом сцепились, – сообщил Кассий Лентул, подбегая. – Того и гляди, прикончат друг друга…
Дрались они страшно. По-звериному хрипя, норовя каждым ударом покалечить друг друга или даже убить. Роксана стояла подле и смотрела, не делая попытки разнять дерущихся. На мгновение двое мужчин отпрянули друг от друга, переводя дыхание и собираясь с силами. У Неофрона рот был полон крови. У Квинта глаз заплыл, и из носа текла карминовая струя.
– Прекратите! – крикнул Элий. – Или взбесились от жары?!
Они даже не повернулись на крик. Вновь бросились валтузить друг друга. Элий первым опрокинул на песок Неофрона, потом ударил Квинта, и тот скрючился от боли. Бывший гладиатор знал куда бить так, чтобы сразу перехватывало дыхание и в глаза темнело.
Квинт опустился на песок, судорожно втягивая воздух разбитыми губами.
– Вы рехнулись? – повторил свой вопрос Элий.
– Он пустил ее по рукам! – Квинт тыкал пальцем в Неофрона, будто нажимал на невидимый спусковой крючок. – Он заставил ее переспать с десятком солдат. Мерзавец!
– Я ее проучил, – Неофрон сплюнул кровавую слюну. – Она была осведомителем императора. Из-за нее все наши планы пошли к Орку в пасть.
– О чем ты говоришь? – Элий в недоумении перевел взгляд с Квинта на преторианца. – Она попала в плен к монголам… Но при чем здесь…
– Не о монголах речь! Он заставил ее трахаться с гвардейцами.
– Из-за нее пал Нисибис! Это она передала радиограмму, что Элий жив!
– А я настучал вам в свою очередь! Это я, я ее раскрыл! – орал Квинт. – Я сам! Лично! Чтобы перекрыть источник информации. Она обязана была делать то, что делает. А что сделал ты?! Зачем! Элий! – Квинт повернулся к нему. – Как ты позволил такое? – Кулаки Квинта сжимались и разжимались.
Роксана по-прежнему стояла неподвижно. Лишь слабая ядовитая улыбка скользнула по ее губам.
– О чем он говорит? – спросил Элий у нее.
– Не знаю. Кажется, о тебе. – Что-то от прежней дерзкой, надменной Роксаны мелькнуло на мгновение в ее взгляде и пропало.
– Элий был ранен и ничего не знал, – честно признался Неофрон.
– Но знал Рутилий. – Роксана выглядела почти невозмутимой. Бешенство Квинта казалось неестественным, почти преувеличенным рядом с ее спокойствием.
– Рутилий погиб, – напомнил Неофрон.
– Зато ты жив! – заорал Квинт. – Я оставлю тебя в пустыне, брошу на растерзание Малеку…
– Да прекрати ты! – равнодушно пожал плечами Неофрон. – Я немножко поучил бабенку. Из-за нее погибло столько ребят. Я заставил ее ублажить нескольких мальчишек перед тем, как их прикончили варвары. Или тебе, Роксана, не понравились наши ребята? Клянусь Венерой, все они были предупредительны и нежны. А один чуть не плакал от восторга, и клялся, что женится на ней, если вернется в Рим. К сожалению, он остался в Нисибисе. Свои ошибки надо искупать. А уж после, когда она попала в плен, ее трахали по очереди Малековы прихвостни. Так что не все ли равно, сколько человек ее поимели – десять или двадцать. Вагина выдержала – можешь туда засунуть свой меч.
