О самом трубадуре Каталане известно до изумления мало. Книжка "Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов", выходившая в серии "Всемирная литература" (М., 1974) об Арнауте Каталане сообщает лаконично следующее:
"Арнаут Каталан, первая треть XIII в. О поэте известно только то, что он посещал Прованс – может быть, двор графа Тулузского – и североитальянские города (Ломбардию). Судя по имени, был родом из Каталонии".
Стихотворение "…Как-то раз наедине", посвященное неудачному любовному приключению поэта в Ломбардии, приписывается Каталану и приводится в романе в переводе Валентины Дынник.
Другой источник, вообще не содержащий никаких произведений Каталана, – "Жизнеописания трубадуров" ("Литературные памятники"), М., 1993, приводит отрывки из хроник, описывающие различные злоключения инквизитора Арнаута Каталана в Альби и Тулузе. Комментарий лаконично добавляет: "Возможно, речь идет о бывшем (до принятия монашеского сана) трубадуре, авторе шести дошедших до нас кансон, принадлежащем к известной тулузской семье".
Я предположила, что Арнаут Каталан остался для потомства фигурой темной и вынуждена была, за неимением информации, сочинить свою версию. Она, скорее всего, не соответствует истине, но во всяком случае не является принципиально лживой.
Вообще же почти все эпизоды романа, за исключением нескольких последних, являются вымышленными. Единственный принцип, которого я придерживалась железно – это принцип непротиворечивости. Возможно, события происходили не так и не с этими людьми; но они МОГЛИ происходить так и с этими людьми.
Например, известно, что святой Доминик как-то раз отобрал у палачей осужденного еретика, сняв того чуть ли не с костра. Еретик не только не поблагодарил, он еще долго коснел в ереси и при жизни Доминика так и не раскаялся. Этим человеком явно не был, но МОГ быть Арнаут Каталан. Не знаю, приходил ли к нему Доминик после смерти. Но – мог.
Что касается Саварика де Маллеона, названного в романе Нечестивцем, то я долго колебалась – приписывать ли его все это озорство или не стоит. Действительно существовала пьеса "Ересь попов", игравшаяся при дворах провансальских сеньоров. Саварику же почтенный цистерцианский монах, Петр Сернейский, автор хроники Альбигойской войны, посвятил поистине вдохновенные строки – бранные эпитеты в адрес Саварика де Маллеона, ни разу не повторяясь, занимают почти треть страницы большого формата ("Жизнеописания трубадуров"). Чем-то допек католическое духовенство этот сеньор. Поэтому не думаю, что оклеветала его. В принципе, эн Саварик мне весьма симпатичен.
Судьба Авиньонета после убийства инквизиторов сложилась так: на город был наложен интердикт (запрет на все религиозные обряды). Папа Римский особой буллой (от 10 июня 1243 года) распорядился причислить убитых к лику мучеников. Под интердиктом город прожил очень долго. Когда спустя сорок лет папа в Риме подписывал разрешение, снимая интердикт с Авиньонета, в городе сами собой зазвонили колокола. Предполагаю, что это была церковь Чудотворной Божьей Матери, которая стоит в центре Авиньонета. Это очень старая церковь с красивой восьмигранной колокольней. В церкви имеется довольно помпезная картина в духе академистов, на которой истекающие кровью благообразные инквизиторы-мученики возносятся на небо, где их встречают ангелы.
В Авиньонете находится также памятник крестоносцу – каменный воин с суровым и грубым лицом, который глядит на зеленые и желтые поля Лорагэ с авиньонетского холма.
Отсюда начался последний поход против катаров – на Монсегюр. После расправы с инквизиторами последние защитники независимости Лангедока подняли в стране мятеж. Война шла два года. Спустя два года после гибели Каталана Монсегюр пал.
***
Выписывая даты основных событий, затронутых в романе, я обнаружила, что это преимущественно даты смертей. Предвидя обвинение в некрофильских наклонностях, сообщаю:
6 августа 1221 года умер святой Доминик (в монастыре св.Николая, в Болонье). Видимо, мне уже не удастся переломить общее убеждение в том, что Доминик де Гусман был первым великим инквизитором. Приведу хотя бы слова Г.К.Честертона ("Вечный человек"): "Святой Франциск и святой Доминик стоят в истории рядом, потому что они делали одно дело; однако мы разделяем их самым странным образом… Доминик для нас – палач, завинчивающий испанский сапог, Франциск – добряк, плачущий над мышеловкой… Назвать ребенка Домиником – почти то же самое, что назвать его Торквемадой… Всякий, кто знает хоть немного о Доминике, знает, что он – миссионер, а не преследователь, что дар его – четки, а не дыба и дело его бессмысленно, если бы он не обращал людей…"
12 июля 1222 года умер старый граф Тулузский – Раймон VI (в Тулузе, недалеко от того места, где сейчас находится музей св.Раймона, в двух шагах от собора Сен-Сернен).
В 1224 году Амори де Монфор ушел из Лангедока, забрав из Каркассона ларец с прахом своего отца графа Симона.
25 декабря 1231 года умер епископ Тулузы Фалькон. Вообще же Фалькон, насколько можно судить по "Жизнеописаниям трубадуров" (если отринуть все недоброжелательные комментарии) был человеком с нестандартным складом ума, не трусливого десятка и глубоко верующим. Его избрали епископом Тулузы после скандала – предшественник Фалькона на этом посту, некий Раймон де Рабенстенс, был лишен кафедры папским декретом. Фалькон, похоже, был довольно близким другом святого Доминика. В обоих наиболее популярных изданиях о трубадурах – "Трубадуры. Миннезингеры. Ваганты" (БВЛ) и "Жизнеописания трубадуров" – год смерти Фалькона указан 1213; что, вероятно, является следствием опечатки, повторенной затем в следующей книге. Смерть в 1213 году, по меньшей мере, помешала бы Фалькону "играть неблаговидную роль" (как сообщается в примечаниях) во время Великой Осады Тулузы (1218). Фалькон был похоронен в часовне аббатства Гран-Сельв недалеко от Тулузы. Могила его исчезла под развалинами.
В конце 1230-х годов скоропостижно умерли один за другим старый граф де Коминж, отец Петрониллы, и ее двоюродный брат, граф Рожьер-Бернар де Фуа.
29 мая 1242 года в Авиньонете были убиты десять или одиннадцать инквизиторов, среди которых – Арнаут Каталан и францисканец Этьен Сен-Тибери.
1 марта 1244 года пал Монсегюр.
27 сентября 1248 года умер Раймон VII, последний граф Тулузский.
***
Отдельно следует заметить, что животрепещущая тема "кто кем кому приходится", оставалась едва ли не самой трудной. Бывают эпохи, буквально битком набитые выдающимися личностями, когда невозможно рассказывать о каком-то одном человеке, не рассказав тут же о десятке других, не менее замечательных. Как, например, восстание декабристов. История трубадурского Юга в этом отношении еще тяжелее. И все эти люди, как на грех, между собой родственники…
Кое-что удалось извлечь из книги D.Paladilhe Simon de Montfort et le drame cathare (1988) и обзорной книжки L.Bely "Les cathares".
***
Русская литературная традиция относится к инквизиции очень плохо, а к катарам – очень хорошо. Ничего доброго в том, чтобы сжигать инакомыслящих, нет. Другое дело, что вместе с водой автоматически выплескивается ребенок.
Главный аргумент в пользу катарского вероучения, муссируемый начиная со времен прекраснодушных демократов эпохи царя Александра Освободителя, – знаменитый запрет на пролитие крови. При этом как-то забывается, что все запреты – для "совершенных". И на полном серьезе порождаются такие вирши о Лангедоке XIII века:
Боже мой! Сколько сил молодых
По тюрьмам инквизиции мается,
Искупая святую вину,
Сколько лучших надежд разбивается!
Этот стих умилил меня какой-то пролетарской надрывностью, напоминающих песни времен "Юности Максима".
В поисках материалов о катарском вероучении я заказала в Публичной библиотеке книгу с весьма привлекательным названием: "Хроника XIII века о лангедокских еретиках" (Москва, 1898). Поскольку книга заказывалась в сугубо научных залах, то я никак не ожидала – как говаривали современники Фонвизина – столь сугубого афронта. Заманчивая "Хроника" оказалась бульварным романом пера г-на Рубакина.
Содержание романа таково. Инквизитор Антуан полюбил прекрасную еврейскую девушку. Девушка же отдала свое сердце вольнодумцу трубадуру. Желая завоевать любовь девушки, находчивый инквизитор посадил ее в тюрьму. Не оценив изящного хода со стороны ухажера, девушка взяла да и повесилась. Инквизитор Антуан раскаялся и мгновенно сделался катаром (в романе катары названы вальденсами) и уже в качестве "совершенного" предстал перед трибуналом…
Последняя патетическая сцена изложена по Осокину, слово в слово, за исключением речей Антуана, в которых ощущается сильное влияние Вольтера ("раздавите гадину"). Впрочем, как писали романисты той поры, предоставим слово самому герою:
"В обширной зале доминиканского монастыря собрались инквизиторы и расселись на широкой скамье, за длинным столом. На них были белые сутаны и черные плащи с капюшоном. Вместо поясов они были подвязаны веревкой. Рядом с инквизитором поместился безьерский епископ в парадной одежде, за ним несколько человек священников и наконец десять черных официалов трибунала. На особом кресле помещался секретарь.
