Кастильцы идут к берегу, торопясь, пока начавшийся отлив не набрал силу, а мои бригантины заходят в реку и становятся на якорь. Частокол находится от нас на дистанции пистолетного выстрела. Нам потребовалось сделать всего по два залпа, чтобы наделать в защитном укреплении города широких прорех. Со стороны реки частокол теперь похож на рот старика, у которого осталось несколько зубов, тонких и острых. Со стороны моря прогрохотал нестройный залп галерных бомбард. Что там у них получилось, не было видно. Под начавшимся мелким дождем мои бойцы стали переправляться на шлюпках на берег, готовясь к атаке. Высадке никто не мешал. Как и штурму. Мои арбалетчики быстро взобрались на вал, выстрелили оттуда по несколько болтов по целям на городских улицах, после чего открыли ворота и опустили мост.
Я зашел в Дартмут через ворота в сопровождении своих рыцарей и оруженосцев. Мы прошли по немощеной улице, утопая в грязи, к центральной площади. Все шесть домов по периметру ее были с каменным первым этажом и деревянным вторым. Таких домов в Дартмуте было немало. Значит, добычи будет больше, чем в Раю, даже несмотря на то, что почти все жители сбежали через дальние от реки и моря ворота. Остались лишь старики, калеки и домашние животные. В домах уже шуровали мои арбалетчики и кастильцы.
К нам подошел адмирал Эрнандо де Леон со своими капитанами. На нем была бригандина, обшитая темно-красным бархатом, а под ней кольчуга с длинными рукавами, у которых «манжеты» были из надраенных до блеска бронзовых колец. На портупее, украшенной золотыми шестиугольниками, висел короткий и широкий меч с золотым навершием в виде шара. Судя по тому, как топорщилась его густая черная борода, адмирал был в приподнятом настроении.
— Мне нравится так воевать! — заявил он. — Подошли, пальнули из бомбард — и грабь без помех! Жаль только, что бабы все сбежали! Надо будет в следующий раз перекрыть им путь к отступлению.
— Когда врагу некуда удирать, он становятся намного сильнее, — напомнил я.
— Ладно, пусть бегут! — позволил Эрнандо де Леон. — Мои парни мне дороже баб!
— Мне тоже, — согласился я.
— Надеюсь, у них тут найдется приличное вино, чтобы отметить нашу победу? — произнес адмирал.
— Судя по количеству каменных домов, должно быть, — сказал я.
Дом, как понимаю, самого крупного городского торговца вином выходил на центральную площадь. У него был просторный двор с большим погребом, в котором в центре, как и во французских, была круглая оцементированная яма для стока вина, если вдруг разобьется бочка. Погреб был почти пуст. Всего с десяток бочек осталось. В ближней к каменной лестнице, наполовину пустой, мы и обнаружили приятное белое вино, скорее всего, из Бордо. В наземных помещениях хранились пустые бочки, еще не растерявшие специфический запах подкисшего вина, запасы муки и зерна, а также располагались конюшня, сейчас пустая, хлев, в котором была только свиноматка с дюжиной поросят, и курятник, обитатели которого разгуливали по двору, не подозревая о грядущих переменах в их жизни. Тома уже набрал зерна в карманы, чтобы подманить кур, свернуть головы и приготовить для нас обильную трапезу. На первом этаже дома располагалась контора, в которой для покупателей вместо табуреток были маленькие бочонки, кухня и кладовые. В одной висели три копченых окорока, от которых шел такой приятный запах, что у меня рот моментально наполнился слюной. На втором этаже были четыре темные маленькие коморки-спальни, едва вмещающие по кровати под балдахином и сохранившие резкий запах своих обитателей, и холл с большим камином, украшенным голубыми плитками, на полке которого стояли фигурки зверей из цветного стекла, в большинстве мутно-зеленого, и массивный бронзовый подсвечник в виде креста с распятым Иисусом Христом. Три наполовину оплавленные восковые свечи разместились на верхушке вертикальной перекладины и на концах горизонтальной. Создавалось впечатление, что последние две держит в руках распятый. Посередине холла стоял стол со стулом с высокой резной спинкой во главе и табуретками по бокам. Табуреток было двенадцать. Я сел на стул, предоставив сопровождавшим меня стать апостолами. Мои рыцари сели слева от меня, Эрнандо де Леон и его свита — справа, а двое, которым не хватило места, перешли на левую сторону. Оруженосцы подали взятые с «этажерки» рядом с камином кубки, бронзовые, медные и стеклянные, а слуги принесли вино в глиняном кувшине емкостью литров пять. Я посмотрел на лица кастильцев и подумал, что провожу совещание в Каталонской компании. Вроде бы Афинское герцогство еще держится.
— Англичане частенько бывали непрошеными гостями в наших домах. Теперь наступил их черед принимать гостей. Давайте выпьем за то, чтобы наша очередь наступила не скоро! — предложил я тост.
Его поддержали громкими одобрительными криками.
В отличие от них, я знал, что чаще все-таки жителям материка придется принимать непрошеных гостей. И не только Европы. Наступит период, когда англичане отхапают всё, до чего дотянутся их загребущие руки. Впрочем, обитатели захваченных земель в конечном итоге отомстят, перебравшись на жительство в метрополию вместе со своими обидами, испортят англичанам спокойное проедание награбленного в предыдущие века.
28
У пристани стоит один из купеческих кораблей, отбитых нами здесь в прошлом году. Заканчивает погрузку трофейной шерсти. Ее в Дартмуте обнаружили столько, что хватило на полтора десятка судов. Они пришли из Ла-Рошели по моему приглашению, переданному через Ламберта де Грэ, который командовал караваном, перевозившим первую партию награбленного. Погрузка идет быстро. Шерсть легкая и занимает много места. В трюм опускают последний тюк. Сверху кидают охапки овечьих шкур, свежих, невыделанных. Их содрали в предыдущие дни. Мои бойцы, кастильцы и экипажи купеческих судов обжирались бараниной. Мы захватили много отар, больших и не очень, в деревнях рядом с Дартмутом. Я заметил, что в конце четырнадцатого века овца стала основным домашним животным в крестьянских хозяйствах англичан, потеснив корову, коня и даже коз со свиньями. Подозреваю, что в ближайшие годы, благодаря нашим стараниям, экспорт шерсти из Англии заметно упадет. Экипаж купеческого судна еще только закрывает трюм, а капитан уже командует отдать швартовы. Спешит, чтобы успеть выйти в море с отливом.
Я тоже командую своему экипажу вирать якорь. На палубе перед фок-мачтой находится вертикальный шпиль — барабан, насаженный на бревно, нижний конец которого опирается на палубу трюма. Матросы вставляют восемь вымбовок длиной метра по два и, схватив двумя руками, налегают грудью на каждую втроем, вращают шпиль, который пронзительно скрипит. Мокрый, толстый, просмоленный, пеньковый канат, роняя капли и время от времени спрыскивая, медленно выбирается из воды. Вскоре якорь встает, и бригантину начинает сносить отливное течение, разворачивая параллельно берегу.
— Руль лево на борт! — командую я двум рулевым.
Бригантина медленно, неохотно разворачивается кормой к берегу. Все усиливающееся течение подхватывает ее, несет в открытое море.
Я вспомнил, как молодым старпомом работал в каботаже. Стояли мы на рейде порта Килия на реке Дунай, ошвартованные бортом к другому судну нашей конторы и носом по течению. Мое судно передавали Ждановскому (ныне Мариуполь) филиалу нашей конторы. Прислали капитана принимать его. Я должен был остаться на перегон, списаться в Жданове. Был приятный летний солнечный день. Я, находясь на вахте, сидел на крыле мостика и наблюдал, как ниже по течению завозят якоря землечерпалке. У нее их несколько на толстых тросах, из-за чего напоминает огромного паука с длинными лапами. Потягивая и потравливая определенные тросы, перемещается, как вдоль, так и поперек, в нужное место. Из-за этого штурманов-багермейстеров, которые управляли землечерпалкой, называли штурманами поперечного плавания. Они углубили один участок, начали перемещаться на другой. На наш мостик поднялись оба капитана. Они завершили передачу судна и отметили это дело. Утром матрос привез старому капитану с берега бутылку коньяка.
