Парень, оторвав клюв от редких электронных часов на своей руке, нехотя встал и кивнул даме с авоськами:
— Садитесь, бабуля.
Глава 15
— Да какая я тебе бабушка?! — женщина аж авоську выронила, консервы “Иваси” вперемешку с головками лука с бодрым грохотом покатились по полу.
Патлатый кинулся их подбирать.
— Не надо мне помогать! — вопила псевдобабуля. — Сама справлюсь!
Парень пожал плечами и испуганно сложил трофеи обратно на пол.
— Ты что творишь, ирод? — взвизгнула женщина. — Вы посмотрите, люди добрые, что делается!
— Так вы сами же сказали… — недоумевал патлатый. — Помогать не надо…
— Вредитель! Ты специально по грязи продукты мои валяешь! Одна старухой обозвала, другой еду мою по полу пинает!
— Позвольте! — вмешалась та самая участливая женщина, что попросила уступить место. — Я вас старухой не называла. Я сказала — бабушка. Но не из-за вашего возраста, а по статусу. У вас же есть внуки?
— Какие внуки? Мне сорока нет! Мымра!
— Сами вы мымра! Да у многих в сорок внуки есть! Вот у меня, например!
— Тогда вы и есть старуха, а у меня даже детей нет!
Сердобольная пассажирка в ответ на такое перешла в наступление, и голос стал громче и куда более резким, как будто она начала превращаться в гарпию:
— Я-а?! Старуха?! Что вы себе позволяете?! Это вы смотритесь, как потасканная авоська! А я еще беспокоилась за нее. Хотела, чтобы место ей уступили.
— Я в ваших старушечьих местах не нуждаюсь! Себе оставьте! Молодая, могу и постоять!
— С какого это перепугу места эти мои? Они общие. И если я сижу, это не значит, что я старая. Просто села раньше! А вы желчью своей захлебнетесь! Не зря у вас детей нет!
— А ты моих детей не трожь!
— А я и не трогаю! Их же нет!
Скандал грозился перерасти в потасовку с тасканием за волосы и валянием по полу, тем более, что сбоку кто-то прыснул со смеху, подогревая гнев сцепившихся в перепалке дам. Я толкнул Погодина в плечо:
— Дай ксиву!
— Зачем? — нахмурился тот.
— Пора тетенек растаскивать. Милиционеры мы или кто? Если хочешь, сам иди.
— На, — Федя протянул мне красные ледериновые корочки. Свежие, от них еще пахло краской. Не затаскал их опер, мало ксивой пользовался.
— Граждане враждующие! — я махнул корками. — Милиция! Требую прекратить нарушение общественного порядка. Иначе вынужден буду доставить вас для разбирательства в отделение!
Волшебное слово “милиция” подействовало мгновенно. Тетки вмиг притихли. Общими усилиями автобуса собрали “Иваси” и лук. Патлатый, до этого изо всех сил старавшийся уменьшиться и не отсвечивать, поспешил вообще смыться, выскочив в шипящие двери на ближайшей остановке.
В скотовозе воцарился настороженный мир. Лишь изредка что-то громко вещал любопытный малыш. Увидев дородного мужчину с пузом борца сумо, малыш тыкнул на него пальцем и воскликнул на весь автобус:
— Мама, мама! Смотри, какой дядя толстый! Он что, арбуз проглотил?!
Мама шипела на ребенка, готовая провалиться сквозь землю, а тот бесхитростно продолжал познание окружающего мира:
— Мама! Смотри! А почему у тети усы? Разве так бывает?
Автобус хихикал в тряпочку, а мама уставилась в окно, с преогромнейшим интересом разглядывая проплывающие мимо тополя с уныло облетевшими кронами, словно это были не тополя вовсе, а чудеснейшего вида райские деревья с невиданными плодами.
* * *
Контора ЖЭКа располагалась традиционно на первом этаже старого жилого дома. Мы прямиком направились к инженеру. Уж он-то должен опознать, чей это ящик.
Но инженер оказался на выезде. Где-то был серьезный порыв, и он укатил с аварийной бригадой. Я поймал в коридоре одного из работяг. Погодин предъявил ему удостоверение, а я помахал перед его носом ящиком:
— Гражданин, как нам найти хозяина этого инвентаря?
— Не знаю, — почесал заросший затылок мозолистой лапой слесарь. — Вроде как на имущество Петровича похоже. Да… Вот и вмятина, когда он ящик спьяну в лестничный пролет уронил. Точно, его.
— Как фамилия Петровича?
— Ломотько, а имя не подскажу. Петрович он и есть Петрович. Все его так зовут.
— И где сейчас гражданин Ломотько?
— Известно где, — работяга ткнул на невзрачную кособокую дверь в конце полутемного коридора. — В каптерке в карты режется, ему можно, он дорабатывает и увольняется. Предатель…
— Ясно, спасибо.
Полумрак каптерки встретил нас запахом мазута, свежего перегара и махорки. На раздавленном до блеска пружин из-под обшивки диване восседал работяга с задумчивым лицом Канта и газетной самокруткой в желтых зубах. Он небрежно бросил на нас скучающий взгляд. Наверное, подумал, что опять из ПТУ желторотиков на практику прислали.
Но волшебное слов “милиция” заставило его потушить самокрутку в обуглившейся консервной банке.
— Гражданин Ломотько? — официальным тоном спросил я.
— Он самый, — настороженно буркнул сантехник.
— Вам знаком этот ящик?
Тот покосился на него, глазки на секунду заметались, рука поскребла щетину и нос с багровыми прожилками:
— Первый раз вижу…
— Этот ящик обнаружен на месте преступления, — невозмутимо продолжал я. — Найденные на нем следы рук совпали с вашими отпечатками по базе дактилокарт.
— С моими? — кустистые брови сантехника приподнялись. — А откуда у вас в базе мои отпечатки?
— Вы попадали в вытрезвитель, и там вас дактилоскопировали, — уверенно врал я, зная, что каждый уважающий себя сантехник хоть раз, да побывал в трезвяке. А опытные слесари вообще старались проводить там каждую ночь после получки.
Ломотько как-то сник и напоминал сейчас грустного бассет-хаунда с красными глазами. Даже уши так же опустил. Попался, гад.
— Мой это ящик, — пробубнил он. — Хмырю его я за червонец и пол-литру в придачу продал.
— Как это — продал? — взмахнул руками Погодин. — Казенное имущество?
— А что такого? За имущество с меня десятку с зарплаты вычтут, а пол-литра наваром осталась. Все одно меня увольняют. Не нужен стал… — сантехник шмыгнул носом, нагоняя драматизма к своим словам.
— А что за хмырь? — спросил я.
— А бес его знает. Сидел я в пивнушке, предстоящее увольнение обмывал. Тип ко мне притесался. В робе, как у меня почти, и в плечах не доцент, на работягу похож, только морда больно гладкая и ноготочки чистенькие, как у училки. Продай, говорит, товарищ, мне свой инструмент. Собственный, говорит, посеял, а у меня последнее чукотское предупреждение, мол, еще одна оказия, и с работы попрут. Позарез ящик нужен. А кем работаешь, мил человек, спросил я его. Как кем, слесарем, — отвечает он. А я ему говорю: на слесаря ты похож ровно столько же, сколько мой
