устали тискала Барбоса, точно видела в нём не грозного зверя, а большую плюшевую игрушку. Волкодав стойко сносил издевательства. Выказывал недовольство лишь тем, что изредка то глухо рычал, то по-щенячьи поскуливал. Глядя на продавщицу я невольно подумал: дури в женщинах столько, что иногда их трезвых сложно отличить от пьяных.
«А ведь пожалуй ты прав, старый, - сказал я. – Что я буду делать, если вдруг останусь без продавца? Нет, торговать я умею. И улыбаться – тоже. Частенько приходилось самому стоять за прилавком и обслуживать покупателей. Справился бы и сам… если бы не больничный пекаря и не дурацкие гильдейские правила. Потеря продавщицы, пожалуй, грозит для пекарни нехилыми последствиями. Тут лучше перебдеть, чем недобдеть».
- Босс, - громко сказал я. – Как ты смотришь на то, чтобы провести эту ночь с Лошкой?
Клиф дёрнул головой – стряхнул со своей шеи женские руки. И даже слегка попятился от своей мучительницы. Сверкнувший в глазах волкодава вопрос озвучила продавщица.
- Чего? – спросила она. – Это как? Это зачем ещё?
- Как, как… - сказал я. – Ты не думала, что там, где-то рядом с синим домом, тоже можешь повстречать сынишек мастера Фетрика? Мужчин шрамы украшают. А вот женскому лицу перебитый нос прелести не добавит. Улавливаешь, о чём я говорю?
- К…кажется.
- То-то. Посмотрел бы я на того парня, что решится на тебя напасть, не испугавшись клифского волкодава. Да от одного только взгляда Босса они написают в штаны. Ты ещё и сама их ограбишь – даже не пискнут. Ну а если попробуют возмутиться – Барбос заставит их в штаны не только помочиться. Или сомневаешься?
- Эта…
В глазах Лошки я видел отблески того, как её неотягощённый мощным процессором мозг обрабатывал полученные от меня килобайты информации.
- Я… могу взять собачку домой? – спросила продавщица. – Правда? На цельную ночь?!
Волкодав настороженно оттопырил уши, точно пытался разобраться: шутим мы или говорим серьёзно. Озадаченно склонил на бок голову – понял по выражению моего лица, какая опасность ему грозила. Озадаченно пискнул. Я старался не смотреть ему в глаза. Потому что в тех большими буквами светилось обвинение в предательстве, садизме и во всех смертных грехах одновременно.
- Думаешь, мне легко? – обратился я к клифу. – Вторые сутки вкалываю в пекарне. От печей почти не отхожу! Второй день кроме хлеба ничего не жру. Вы хоть голубями перекусили. Вон их во дворе ещё сколько летает – не пропадёте. А попробовали бы сутки просидеть на чисто хлебной диете! Что ты нос воротишь? Не желаешь питаться одним только тестом? Так и я тоже. Но в трактир до завтрашнего вечера точно не попаду. Видел, сколько у меня работы? Так неужели тебе сложно мне хоть немного помочь?
Пёс вздохнул, опустил голову. Лошка обняла его за шею. Зашептала волкодаву на ухо о том, как ему будет с ней хорошо.
- Самому мне некогда её охранять, - сказал я. – Был бы Полуша здоров, разве стал бы я тебя о чём-то просить? Сам бы проводил её. А утром – встретил. Ничего бы со мной не случилось: не перетрудился бы. И с тобой не случится. Ну а что делать, Босс? Такова жизнь. Приходится не только на птиц и крыс охотиться, а ещё и работать. Ведь мы с тобой уже не дети. Несём ответственность за тех, кого приручили. Вон, смотри, как ты приручил мою продавщицу. Она тебя дома и накормит, и спать уложит. Будешь, как блин в масле.
- Накормлю! – подтвердила мои слова Лошка.
- Вот видишь, Босс? Не работа, а сплошные удовольствия. Ещё спасибо мне скажешь, что я тебе на вечер и ночь такую компанию подобрал.
В глазах пса прочёл, что компания моей продавщицы для него – сомнительное удовольствие. Как мужчина мужчину я хорошо его понимал. Ведь сам знал о назойливости и отсутствии чувства меры у человеческих женщин. Попробуй ещё объяснить им, что они для тебя не источник радости и вдохновения – всего лишь работа. Разве кто-то из них сможет в такое поверить? А тем более – с таким обстоятельством смириться.
Но тень обречённости во взгляде Барбоса подсказала, что мои слова достигли цели.
Когда продавщица отправилась домой, Босс, опустив голову, зашагал за ней следом.
«Вот видишь? – сказал я призраку. – Ещё одна проблема решена. Ну разве я не гениальный руководитель?»
***
Ночь прошла без неприятных происшествий. Впрочем, и без приятных тоже. Разок будил Полушу – у парня уже получилось самостоятельно передвигаться. «Регенерация» справилась с травмами на его ногах. Разбитое лицо Полушу не тревожило. Но вот руки и рёбра пекаря пока беспокоили. А ещё он заметно переживал из-за того, что не мог работать.
Пришлось заверить парня, что завтра вечером он заступит на смену. Как только сможет безболезненно месить тесто. Мой работник с сомнением взглянул на свои распухшие руки, с трудом пошевелил кончиками пальцев – поморщился от боли. Потом посмотрел мне в глаза. Не представляю, что Полуша в них рассмотрел: парень радостно улыбнулся.
***
Утро снова выдалось недобрым: носил из реки воду, чистил печи, месил тесто. Наскоро ополоснулся, потому что за ночь и утро успел превратиться в ходячее зловоние – даже собаки воротили от меня носы, уже брезговали меня облизывать. Магия помогала мне оставаться в вертикальном положении, но не поднимала настроение. Я не переставал обрушивать проклятия на головы заточивших меня в пекарне конкурентов – ночью вспоминал недобрыми словами о сыновьях незнакомого мне мастера Фетрика всякий раз, когда отправлял в печь очередную партию хлеба.
Чуть взбодрило меня появление Лошки. Продавщица заступила на смену весёлая. Принесла мне горшок с перловой кашей – её расторгали мои вчерашние жалобы на однообразную диету. Проведала спящего Полушу и до открытия магазина зависла в пекарне: рассказывала мне о своём обожаемом Боссике. От неё я узнал, чем именно вечером и утром питался волкодав (удивился, что с таким набитым брюхом пёс сумел вернуться в пекарню). Выслушал о том, какой клиф «умненький» и «хорошенький». А ещё: как завистливо смотрели на мою продавщицу горожане, когда в компании клифского волкодава та шла на работу.
Поприветствовал меня и Барбос. Нет, сам он мне на глаза не показался – первой на пост в магазине заступила Надежда. Но на пороге кухни утром я нашел дохлую крысу.
«Если не сожрёшь её, парень, то не забудь эту крысу либо сжечь,
