и как оружие. Но сейчас моё любопытство гасилось желанием вздремнуть ещё часок-другой.
«Хорошее приветствие», - мысленно произнёс я.
«Да уж, етить его».
- Что ты несёшь, уважаемый?
Зевнул.
Пробормотал:
- Наверное, я ещё не проснулся.
Потёр глаза.
- Как можно украсть трёх клифских волкодавов? – спросил я. – Моей фантазии не хватает, чтобы такое представить.
Прошёл сквозь призрачное тело старого пекаря: обходить его было попросту лень. Остановился в двух шагах от острия тесака. То чуть сдвинулось – уставилось мне в левый сосок. Я не отреагировал на его перемещение. Отметил, что в воздухе стоит запах медового хлеба. Вновь испытал радость от того, что не я теперь слежу за печами. Занял позицию между рычавшими клифами. Погладил волкодавов по загривкам – поздоровался. Собаки вильнули хвостами.
- Клифы – не маленькие щеночки, чтобы их можно было утащить в мешке, - сказал я.
Пригладил на голове волосы: почувствовал, как торчавшие в стороны хохолки покачивались на сквозняке.
- Ты несёшь ерунду, уважаемый.
Я пока не чувствовал в себе сил на то, чтобы обрушить на оппонента шквал построенных на безупречной логике аргументов. Боролся с желанием послать бородача далеко и надолго, прикрыть дверь и вернуться в спальню. Пока побеждал в этой битве. Наблюдал за тем, как «уважаемый» хмурился и кривил губы. Взгляд гостя переместился на морду Барбоса, потом метнулся к мордашке Веры.
- Прикажи собакам вернуться домой, - сказал бородач.
Тесак в его руке покачнулся – острие клинка чуть приблизилось к моей груди. Мне показалось странным, что гость угрожал оружием мне, а не собакам. Ведь это те рычали на него – не я. И всем своим видом выказывали обещание разорвать мужика на части. Но гость почему-то тыкал своим ножичком переростком в сторону полуголого сонного пекаря – в меня. Может, ещё с прошлой нашей встречи затаил обиду?
Я пожал плечами – и в ответ на своё предположение, и отвечая на слова бородача.
Предложил:
- Прикажи им сам.
Гость скривил недовольную мину – показал, что его оскорбили мои слова. Сощурил глаза, будто силился понять все тонкости скрытой в моей короткой фразе издёвки.
Процедил сквозь зубы:
- Они перестали слушать мои команды.
Я усмехнулся.
- А мои они никогда и не слушали. Клифы сами ко мне пришли. И сами уйдут, если захотят: не собираюсь удерживать их в своём доме силой… да и вряд ли смогу.
Босс снова ударил меня пониже спины хвостом – намекнул, что услышал меня. Его рычание не стихало. Но и не усиливалось. Пёс точно намекал этим, что не намерен форсировать события. Предоставлял возможность рулить развитием ситуации мне.
- Ты пожалеешь об этом, пекарь, - заявил бородач. – Запомни мои слова.
Он ухмыльнулся.
- Я думаю: ты не понял, кого обокрал. И что тебе за это будет. Ты знаешь, сколько стоили госпоже Белецкой эти собаки?
Тесак чуть наклонил острие – гость поочерёдно ткнул им, словно указательным пальцем, в направлении голов клифских волкодавов.
- Представляю, - ответил я.
Прижал ладони к шеям клифов; ощутил не только вибрацию от рычания, но и почувствовал частое биение собачьих сердец.
- Ты надеялся, что Мама не заметит пропажу?
Я вздохнул.
Сонливость отступала – накатывала раздражительность.
Бросил взгляд поверх плеча гостя. Отметил, что солнце в зените. В немногочисленных прорехах древесных крон не заметил ни единого облачка.
Сказал:
- Уважаемый, не парь мне мозг.
Добавил:
- Если ты явился сюда за собаками – прими мои соболезнования. Лично. До того, как клифы разорвут тебя на куски. Потому что ты им явно не нравишься. И убери уже свою железку. Не дразни зверюшек. Не видишь разве: они не в настроении.
Зевнул – громко.
Вера чуть сдвинулась, прижалась ко мне тёплым боком.
- Поранишься – Мамаша Нора решит, что это я тебя обидел. Ведь вы все свои косяки вешаете на безобидного кулинара. Сами просрали клифов. Я-то тут причём? Собачки сбежали от вас – смиритесь. Не любят они вас больше. Понимаешь? Не любят.
- Что ты несёшь, пекарь? – сказал бородач. – Проснись уже! Это клифские волкодавы. Они не должны никого любить. Они обязаны служить хозяевам!
Мне почудилось, что клифы поняли его слова. И те им не понравились. Более того: разозлили. Вполне естественное негодование: сам ненавидел, когда мне заявляли, что я кому-то что-то должен и обязан. Раньше часто слышал подобные утверждения от жены и тёщи. Успокоил собак, внутри которых всё усиливался рёв моторов – погладил их по шерсти.
- Возможно ты и прав, уважаемый, - сказал я. – Я плохо разбираюсь в повадках зверей. Вот только почему-то уверен: у этих клифов нет хозяев.
Клинок тесака переместился на уровень моего подбородка.
- Они принадлежат госпоже Норе Белецкой!
- Неужели?
Похлопал Босса по холке.
- Их послушание завязано на Маму, - сказал бородач. – И документы на трёх клифских волкодавов у неё тоже есть. А вот как ты, пекарь, докажешь, что они твоя собственность? Никто не поверит, что ты их хозяин.
Я улыбнулся.
- Сам в это не верю, уважаемый. Сказал ведь: у этих собачек нет хозяев. Белецкая им не нужна, раз они здесь. И я им тоже не указ. Не хозяин. Мы с ними просто друзья – не больше.
Две плети из собачьих хвостов хлестнули меня по ягодицам – заставили на полшага приблизиться к гостю и его оружию.
- Ты будешь это объяснять городским властям, пекарь, - сказал бородач. – Или Крюку. Если Мама вообще решит воспользоваться чьей-то помощью, а не накажет тебя за воровство сама.
Я вздохнул.
- Опять двадцать пять. Воровство.
Покачал головой.
Похоже, я окончательно проснулся. Потому что вдруг почувствовал голод. Причём, обнаружил, что проголодался сильно: даже мысль о корке пшеничного каравая вызвала бурное слюноотделение.
- Ты меня утомил, уважаемый, - сказал я. – Вчера был трудный день. И позавчера – тоже. Кто знает, каким выдастся завтрашний. Поэтому сегодня мне лучше отдохнуть, пока такая возможность есть. Этим я и собираюсь сейчас заняться. После того, как поем. Так что не кради моё время. Если ты явился сюда за клифами – обломись. Возвращайся домой. Там поплачешь от досады. Пусть Мамаша Нора тебя пожалеет.
Лицо бородатого мужика стало похоже цветом на спелую вишню. Но тесак бородач убрал. И сплюнул себе под ноги (на мой порог!).
- Я ещё припомню тебе твои слова, пекарь, - заявил он. – Поглядим, кто будет плакать.
«В
