Он все время крутится вокруг посольских гостей. Набился в компанию Бутенева на экскурсию по старинным мечетям. Добился знакомства с Нарышкиной. Клинья подбивал к нашим генуэзцам из посольства…
Тут я припомнил привычку англосаксов набирать в разведку людей со стороны, но с оригинальным «бэкграундом» – литераторов, путешественников, ученых. Что если Спенсер из их числа?
— Можно продолжить знакомство, навестив его в пансионе Джузепино. До него от нашего Посольства два шага. Не то чтобы меня приглашали заглядывать, но если найти повод…
— Повод есть, – потер руки Цикалиоти, – я тебе по заказу Стюарта несколько копий из переписки насчет Сефер-бея подготовил, правильнее сказать, черновиков бумаг. Ты смог бы при желании отыскать нечто похожее в моей комнате.
— Так что, – подхватил Фонтон, – изыщи случай ненавязчиво попросить Спенсера передать их Стюарту.
— А если откажется бумаги взять?
— Коль откажется – невелика потеря. А вот если возьмёт, стоит еще внимательнее к нему приглядеться, – подытожил Феликс Петрович.
— Подделка? – решил на всякий случай уточнить.
— Как можно? – возмутился Дмитрий.
— Первые бумаги для англичан должны быть – комар носа не подточит, – разъяснил политику партии Фонтон. – И в дальнейшем не стоит злоупотреблять. Куда интереснее создать подобными документами мышеловку, которой свяжем руки англичашкам.
— А кто этот Сефер-бей, с которым все носятся? Турецкий паша, важный чиновник?
— Нет, брат, бери выше. Сефер-бей Зан – лидер черкесов в Константинополе. К нему все заграничные ниточки с Кавказа сходятся. Он сын анапского князя, учился в Одессе, служил в полку на Кавказе, откуда сбежал в горы. После войны в 31-м принес присягу императору и снова сбежал – теперь в Константинополь. Отсюда стал нам вредить любыми способами. Сторонников у него здесь – тьма! – выложил мне всю необходимую информацию Фонтон.
— Черкешенки, что по сералям столетиями сидели, влияния набрали и деньгами располагают, – подхватил Цикалиоти. – Их дети, положения видного и под влиянием матерей и тетушек, согласны с беем, что с адыгами несправедливо поступили: забрали их землю и отдали Белому царю без их спроса. Поэтому интригуют при дворе в пользу кавказской родни и поддерживают все просьбы черкесов об оружии и порохе. Даже драгоценности свои жертвуют для закупок.
Фонтон грустно вздохнул:
— Ныне в Восточном Причерноморье – настоящая партизанская война! А Сефер-бей – ее местный дирижер.
Ну, понятно. Ленин местного разлива. Пьет вместо венского пива щербет и шлет на родину письма: к оружию, товарищи! Товарищам – казацкой шашкой по башке, бею – почет и уважение.
—Тут Уркварт приехал, с ним снюхался и давай авансы раздавать. Съездил нелегально в Суджук-Кале. Потом опубликовал «Декларацию независимости Черкесии», – продолжил свои разъяснения Фонтон. – По нашим сведениям, они на пару с Сефер-беем ее написали. Ныне через него англичане стали деньгами черкесам помогать, платят золотом за жизнь русского солдата. В общем, лютый вражина, этот Сефер-бей. Нам ничего не оставалось делать, как добиться от султана его высылки из столицы. Но он и из провинции продолжает действовать.
— Не скажите, Феликс Петрович! – не согласился Дмитрий. – Здорово мы этой ссылкой его авторитет подорвали. Доносят верные люди с Кавказа: там задумались, как же так, взяли и сослали? И теперь спрашивают, могущественен ли их вождь, каковым Сефер-бей себя объявил, если его выкинули, как щенка, из столицы по первому слову нашего посланника? А он, по слухам, старается всех уверить, что уехал для вида, чтобы русских обмануть. Вот, думаю, англичане и зашевелились, чтобы понять, где правда. Пущай черновики моих писем читают да знают: супротив нашего влияния они – дети малые.
— Как же я объясню, что в этих письмах имя бея есть, коли по-турецки только говорю, но читать-писать не умею?
Дмитрий достал бумаги, развернул и ткнул пальцем в одну строчку арабско-турецкой вязи, которой были написаны черновики писем:
— Вот эти закорючки означают имя Сефер-бея. Запомнил? – я кивнул. – Навряд ли кто спросит, но, если спросят, покажешь.
Ловкий план придумали господа-шпионы из нашего Посольства, но был изъян. С какого перепугу Спенсер меня примет? Нужен хоть какой-то повод к нему заявиться.
За поводом далеко ходить было не нужно. Остался у меня должок перед абиссинцем Фалилеем. Нужно его вызволять из неволи, и в этом вопросе Спенсер мог пригодиться. Но прежде нужно было понять, куда бывшего раба пристроить. Появилась у меня одна мыслишка, осталось ее проверить, а еще лучше – реализовать. Я отправился к отцу Варфоломею.
— На что мне сдался твой мавр? Ну, сам подумай, Коста: черный служка в церкви – это же абсурд, нелепость? Мы тут и так в окружении магометанском.
— А я вам говорю, отче, в тридцатый раз: очень уж он крепок в вере, настоящий христианин: не отрекся, не сломался, крест себе сам сделал. И еще: вспомните, у царя Петра был свой арап Ганнибал. А кого он породил? Вот! Пушкина Александра Сергеевича, поэта нашего золотого. Его корня, прямой потомок.
— Вообще-то, по нашим правилам, выбор служки есть моя прерогатива, разрешения посланника спрашивать не нужно. Но черный в церкви – столько разговоров будет! И опять же свой арап, – улыбнулся священник. – И имя у него знатное. Знаешь, что означает?
— Даже не догадываюсь. Как-то с маслиной связано? – предположил.
— В исламе «фалелей» значит «прекрасный» или «счастливый», в древнегреческом «цветущая маслина», а у древних христиан именем «фалалей» или «фалелей» нарекали, подразумевая «благословенного» или «благодатного». Мученик был с таким именем и еще преподобный сирийский пустынник. Первого поминаем 20 мая, а второго 27 февраля.
— Не заметил я, батюшка, что мусульмане нашего Фалилея счастливым сделали. Вот лик у него и вправду благолепен – чистая икона.
— Что ж с тобой поделать и с идеями твоими? Ты же, Коста, идешь дорогой добра, ЧЕЛОВЕКА желаешь спасти. Не корысти ради, напротив – мошны своей не жалеешь. Стоит ли вставать у тебя на пути? А давай глянем на твоего протеже.
Вот так все и вышло. Двинулись с разрешения Ивана Денисовича в город втроем – я, отец Варфоломей и Дмитрий-студент.
Последний за нами увязался из чистого интереса. Да и крепко сдружились мы за прошедшую неделю. Он все меня подлавливал в свободную минуту: в грузинском практиковался. Сперва вокруг шептались посольские, удивляясь нашему тесному общению, потом попривыкли. А когда я ему рассказал про наши с предобрейшим попом планы, прицепился будто репей! Ему интересно стало, как
