— Ого, нервишки? — хмыкнул майор.
— Прикажите своим сдать оружие, — процедила старшина. — Или я тебе, шпионская рожа, сейчас ногу прострелю!
Ствол «нагана» метнулся вниз, нацелился на колено Попутного.
— В штрафную пойдешь за порчу советского офицера, — с возмущением пообещал майор.
— Ты, дура, вообще что в нас целишься? — угрюмо сказал Коваленко. — Мой пистолет — вон, рядом с тобой валяется. Забирай, только стволом не маши. Пальнешь ведь с перепугу…
Вообще-то даже сидящий и безоружный, Валера выглядел довольно угрожающе. Даже голоногий. Шведова отступила на шаг, Торчок шевельнулся — автомат он держал наперевес, ни в кого не целился, но было понятно — полоснет не задумываясь.
— Да что такое происходит?! Как вы смеете?! — Попутный даже подпрыгнул на месте от возмущения. Руки он держал за спиной, и походил на клоуна, зачем-то обряженного в военную форму. — Объяснитесь, Шведова! Немедленно! Угрожать оружием старшему по званию?! Пьяны?! Низость какая! — майор вновь подпрыгнул, окончательно выходя из себя.
— Не шевелиться! — взвыла старшина, учуявшая провокацию. Правильно, между прочим, учуявшая…
Женька стоял за костром и старшими офицерами и видел спину Попутного. Вовсе не по-барски сцеплены были пухлые ладошки майора. «Парабеллум» он держал. Женька, конечно, знал, что у майора, кроме реквизитного ТТ в кобуре имеется вполне исправный ствол. Но как пистолет в нужный момент именно на спине оказался, да не за ремнем, а под гимнастеркой, и как его вытащить можно незаметно — было абсолютно непонятно. Ждал майор этого дурацкого задержания, что ли? Широкого профиля клоун наш товарищ Попутный. В смысле, и фокусник, и еще неизвестно кто…
А ведь убьет девчонку. Наверняка он навскидку бьет лучше чем старшина целясь-щурясь. Или он первым Торчка снимет? Автоматчики опаснее. Лешка поодаль торчит — дать очередь точно успеет. И Шведова выстрелит. «Наган», конечно, не МГ[59], только один раз бабахнуть и успеет, да и пулька-то…
Господи, да что ж за идиотизм такой?! Ведь свои все.
— Товарищи, давайте хоть какую-то ясность внесем, — с отчаянием повысил голос Женька. — Чего мы такого сделали, чтоб нас вдруг конвоировать? У нас задание, время поджимает…
— Вот и разберутся, что у вас за задание, — процедила Шведова. «Наган» она сжимала уже обеими руками — видимо, устала правая. Но целилась уверенно.
— В смысле, мы в Ленинград прокатимся? С ответственными товарищами поговорим? Да, там разберутся. Чего не разобраться? И почему задание срываем, и почему средства по уходу за обувью этак оригинально используем. Вот интересно, о чем та дурочка думала, когда в пузырек ксиву писала? — сладким голосом промурлыкал Попутный.
Его лица Женька не видел, но был уверен: улыбается майор. Он так умеет, до омерзительности приветливо, ласково. Прямо Кот Чеширский блудливый. И однозначно развратный притом.
«Наган» в руках старшины дрогнул…
— Вот что, товарищи коллеги с нашей славной Приморской армии, — совершенно иным, деловым тоном сказал Попутный. — Предлагаю опомниться, осознать, что мы на войне, и вести себя соответственно. То есть хладнокровно и ответственно. У Землякова допуск ограниченный, водителю нашему тоже слушать лишнее ни к чему. Уместно доверить данным товарищам обязанности часовых. Пусть разойдутся по флангам, во избежание недоразумений. Надеюсь, к финнам мы с вами одинаково относимся? Вот и ладненько. Земляков, Трофимов — на пост шагом арш! А мы тут профессионально и подробно поболтаем. Марина Дмитриевна, Павел Захариевич, извините, Захарович, вот у вас на руках я наблюдаю приборы, отсчитывающие время в пределах суток. В просторечии — часы. Так вот, если взглянуть чуть шире…
Ошалевший Женька брел по склону. Спятил Попутный?! Вот что, он так мимоходом и расскажет здесь, у костерка, о парадоксе «кальки», об Отделе? Это же совсем… Может, и правильно в него Маринка целилась?
«У Попутного самые широкие полномочия». Неужели вот этот разговор и входит в «полномочия»? Ох, черт, с такими широкими полномочиями мы мигом штаны порвем…
— Товарищ лейтенант, — тихо окликнул Трофимов, поднимавшийся по песчаному склону правее. — Вы в машине винтовку возьмите. Я стрелять не стану. Явно накладка у нас какая-то вышла.
— Ага. Погорячились, — согласился Женька. — Ты сам хлеба возьми, что ли. Они, наверное, долго совещаться будут…
* * *
Белая ночь, оно, конечно, поэтично. А на самом деле смутность и белесость сплошная. Не ночь, не день. Прогуливался недолейтенант Земляков, слушал лесную тишину. Канонада сдвинулась к западу, здесь сумрак остался и редкий щебет ночных птах. Иногда от костерка, что ниже по склону, голоса долетали. Все-таки нет у Шведовой профессионального опыта. Истерит. Понять девушку, конечно, можно. Вот как ей в такое поверить и дальше жить?
— …Не может так быть! Продались вы, суки!.. Народ всей страной советскую жизнь выбрал! У нас все…
— Не ори… рыбу оглушишь… Я как есть рассказываю…
Голос Попутного тих — скорее угадаешь, чем расслышишь. Еще одна личина клоуна. Неужели с самого начала знал? Режиссер. Михалков-Станиславский. Вывел труппу на сцену, сыграл, додавил. Или вовсе раздавил? Матерится старшина сипловатым девчачьим голосом, думает, что не верит клоуну. Хрен ты ему не поверишь. Майор всегда правду говорит. Вот только нужной стороной ее, ту правду, поворачивает, актуальные грани мастерски подсвечивает. Но ведь правда, от нее не отвертишься.
Зачем они ему нужны? Зачем Отделу старшина-санинструктор и ефрейтор деревенский? Или это уже не Отделу? А тем, кто самые немыслимые полномочия раздает? Все равно, зачем Попутный им все выкладывает? Ладно, пусть не все, но слишком-слишком многое. Хотел бы вербануть — нашел бы что наплести. Простое. Ласковое, правильное, чтобы гордиться собой можно было. Собой, страной, внуками, пусть и не совсем своими. Тьфу, о внуках вовсе нельзя.
— …Я тебя сейчас шлепну! Прямо в лобешник, гадина! Не может так быть! Враги вы там все…
— Не упрощай, Шведова. В лобешник… Меня вон и белобандиты расстреливали. Хочешь, пузо покажу?
Молчит старый жук Торчок. Жизненный опыт, он в дурное куда быстрее верить заставляет. Лес молчит, озеро. Лишь старшина за свою, за Советскую Страну нервы рвет. А Витюша Попутный? Он ведь оттуда. Старый он. Вечный майор. Клоун и боец того фронта, от которого честные переводчики шарахаются, как от кучи говенной. Все так. И все не так.
— …Вы?! Преемники?! Подстилки б… Да вас к стенке…
— Какие есть…
Женька дошел до машины. Маячил у другой опушки Трофимов. Ссутулился, озяб, наверное. Все-таки хорошо, если ничего лишнего не знаешь, не слышишь. Женька махнул напарнику рукой, повернул назад, к «своим» соснам. Финская трехлинейка плечо оттягивала, пахла как-то чужеродно. Масло другое, что-ли? Или предрассудки? Вон отец одно время каждую неделю в Хельсинки по делам фирмы мотался. Вроде нормальные люди, о войне и не вспоминают. «Братья навек» — это вряд ли, но… А дрались ведь в полную силу. Тот капрал выборгский… И здесь… Дальше той ели лучше не ходить — потягивает из чащи. Прикопать бы пехотинцев нормально, документы их родственникам передать…
