— Ты что, ответишь такими деньгами? — удивленно спросил я.
— Играем не на запись. Выиграл — забрал. Так что, барин?
— А фору дашь? — слукавил я.
— Два первых подхода ваши.
— Да я с такой форой партию сделаю.
— Значит, такое ваше счастье, — насмешливо сказал он.
— Ну, тогда давай сыграем партейку, надеюсь, что потом не пожалеешь.
Я вытащил сто рублей и положил их против сотни маркера.
Начало партии вышло неудачным.
С первого удара я не положил ни одного шара правда, расставил их для второго. Дальше всё пошло само собой. Я остановился на седьмом, оставив стол в сложной позиции, без одной реальной подставки.
Маркер от моих успехов разнервничался и сумел забить только два шара, смазав третий. Я пошел на риск и вместо того, чтобы кончить партию простым шаром, опять начал «выделываться» и так заигрался, что чуть-чуть не проиграл всю партию. Последний мой восьмой шар у соперника пришлось вырывать с боем.
На следующую партию на «интерес» уже не оставалось времени, и я прекратил игру.
Маркер, глядя, как уплывают его кровные деньги, смертельно побледнел. Мне стало жалко мужика, и я вернул ему выигранный стольник.
— Сударь, ежели будет во мне нужда, только кликните, — бормотал он, с поклонами провожая меня до дверей. — Всегда к вашим услугам-с.
Я поторопился в большой дом, чтобы не опоздать к обеду. Такие «мероприятия» обычно проходят очень торжественно, и всякое отклонение от этикета хозяева воспринимают болезненно.
Однако оказалось, что общий обед сорвался: погуляв по дому, Сергей Ильич почувствовал себя утомленным и к столу не вышел. Его соратники низкого ранга разошлись по домам, и обед проходил в небольшой компании фрейлин, двух вице-губернаторов, доктора Вульфа и нас с предком. Я уже так привык к изыскам дворянских кухонь и прекрасному качеству продуктов, что перестал воспринимать каждую новую трапезу как чудо.
Обед прошел в непринужденной обстановке. Вице-губернаторы были молодыми людьми из знатных семейств, делающими себе карьеру в провинции. Они еще не заматерели в чиновничьей косности, потому вели себя как светские люди без фанаберии и низкопоклонства перед Марьей Ивановной.
Отобедав, пришлые гости разъехались, а местные разошлись по своим покоям, отдохнуть.
По пути в гостевой флигель я успел перекинуться несколькими словами с леди Вудхарс. Проследив мой взгляд на флигелек, в котором содержалась Аля, Елизавета Генриховна неожиданно спросила, имею ли я участие к той бедняжке, которая прожила здесь в заточении несколько дней.
Вопрос был настолько неожиданный, что я растерялся и ответил прямо, без околичностей:
— Имею. Я здесь из-за нее — это моя жена. — Вудхарс кивнула с таким видом, как будто это ее совсем не удивило.
— Простите, а почему вы спросили об этом?
— О том, что вы имеете интерес к той женщине, известно всем в доме, только мы терялись в догадках, кем она вам приходится. Марья Ивановна говорит, что это совсем простая девушка, чуть ли не крестьянка.
— Правильно говорит Марья Ивановна, она действительно крестьянка, и мне самому непонятно, зачем она понадобилась в Петербурге.
Я уже достаточно пришел в себя и начал хитрить, пытаясь узнать, что известно собеседнице про Алино дело.
— Вы можете прямо спросить меня, что я про это знаю, — будто подслушав мои мысли, сказала Вудхарс.
— Что же вы про него знаете? — тут же спросил я.
— Очень немногое. Пожалуй, только то, что сыскать ее приказал петербургский губернатор барон Пален, по личному повелению государя. И то, что содержать ее надлежит в примерной строгости, но в уважении к женскому достоинству. Большего не знал даже флигель-адъютант Татищев, который сопровождает вашу жену.
— А вы не интересовались у него, зачем, чтобы привезти крестьянскую девушку в столицу, понадобился полуэскадрон кирасиров?
— Это уже придумал сам Мишель Татищев. Собрал приятелей на веселую прогулку и упросил барона Палена дать ему на всякий случай надежный караул.
Слава Богу, хоть что-то в этом деле прояснилось. За разговором мы пришли в гостевой флигель, и беседу пришлось прервать. Единственное, что еще успела сказать, точнее, спросить Елизавета Генриховна, это знаю ли, где ее комната.
— Знаю, — ответил я.
— Я жду вас вечером.
— Я буду.
Послеобеденный отдых продолжался часа два, после чего по коридорам флигеля началось движение. Я вышел из своих покоев и навестил предка. Антон Иванович так сомлел от любви, что перестал адекватно реагировать на окружающее.
— А, это ты, — сказал он с таким разочарованным видом, как будто надеялся, что это Анна Чичерина пришла немедленно ему отдаться.
— Ну, как дела?
— Ах, она истинный ангел! — ответил предок, и я пожалел, что пришел. — Ты не заметил, я ей нравлюсь? Хотя — ну, разве я достоин того, чтобы нравиться ей?!
— Ты ей будешь нравиться, если прекратишь ставить в глупое положение, — нравоучительно заметил я.
— Я ставлю Анну Семеновну в глупое положение! — вскричал потрясенный Антон Иванович.
— Ставишь. Над вами все подтрунивают, ей неловко, а ты не обращаешь внимания.
— Что мне людская молва!
— Ага, и карету тебе, карету! Очередной Чацкий выискался.
— У меня есть карета, и очень недурная, ты это сам прекрасно знаешь. А кто такой этот Чацкий?
— Есть у тебя карета, есть. Это я так пошутил. Лет через двадцать пять поймешь почему. Ну ладно, продолжай страдать, только учти, что губернаторша уже интересовалась, какое у тебя состояние.
— Так ты думаешь, у меня есть надежда?!
— Думаю, что есть, если не допечешь Анну Семеновну своими вздохами.
Оставив предка предаваться розовым мечтам и страдать в меланхолии, я отправился проведать графа Сергея Ильича.
— Опять свербит проклятая жопа, — пожаловался он, когда я вошел в его спальню.
— Я вас предупреждал, что вам рано вставать, — попрекнул я.
— Ты знаешь, Алеша, я так истосковался по обществу, что назвал на ужин полгорода. Давай сегодня отужинаем, а завтра обещаю лежать.
— Мне-то что? Это у вас болит, а не у меня, вам и терпеть.
— А ты мне поможешь?
— Помогу, что с вами делать. Кстати, что вам известно о девушке, которую увез Татищев. Это, между прочим, моя жена.
Я подумал, что если и так все знают, что я как-то связан с Алей, то нечего было и темнить. Тем более, как только у губернатора пройдет воспаление нерва, может измениться и отношение ко мне.
— Так она всё-таки тебе жена?
— Жена, две недели назад обвенчались.
— Это плохо, если в Питере узнают, что она замужем, могут возникнуть всякие пассажи. Да и у тебя могут быть неприятности. Пока она ведет себя как дурочка, это хорошо. С дураков меньше спроса.
