Довольно быстро дамское общества мне наскучило. Разговоры, шутки, даже интонации были те же, что и вчера, и дай Бог, если не те же, что и в прошлом году.
Просто уйти было неудобно, и я маялся, не зная как окончить визит. Единственная, кто меня интересовала из всей этой компании, была Вудхарсиха, но она задумчиво сидела в кресле у окна, ни на что не реагируя.
В этой женщине было что-то необычное. Возможно, не будь она красива, на ее странное поведение я просто не обратил бы внимания. Существует, скажем, какая-то задумчивая толстая тетка с тупым лицом, ну и пусть себе, кого это взволнует. Елизавета Генриховна — волновала. В конце концов, наплевав на приличия, я сел рядом с ней.
— Мне говорили, что ваш муж оправился с экспедицией на север? Куда именно? — спросил я, стараясь не смотреть на женщину раздевающим взглядом.
— Он собирается пройти по берегу Ледовитого океана до Берингова пролива, — просто ответила она.
Я от изумления вытаращил глаза.
— Но это невозможно! Витус Беринг достиг пролива морским путем, и то это был невероятный подвиг!
— Он хочет совершить невозможное.
Я представил себе карту России. Сколько километров от Архангельска до Чукотки я, понятное дело, не помнил, но никак не меньше чем от Москвы до Владивостока.
— У него большая экспедиция? — опять спросил я.
— Нет, вместе с ним семь человек, — ответила Елизавета Генриховна и вдруг задала мне странный вопрос:
— Вы никогда не слышали его имени?
— Никогда.
— Почему вы сказали, что дойти до Берингова пролива невозможно?
— Это очень далеко. Насколько я знаю, там тундра без растительности и нет ни топлива, ни еды. Летом выжить еще, наверное, возможно, но зимой…
— Муж очень настойчивый и мужественный человек.
Я начал вспоминать, что помню об исследователях северных земель. Оказалось почти ничего. Как и о коренных жителях севера. В голове крутилось несколько названий северных народов вроде коми, пермяков, эвенков и чукчей.
— Простите, я слишком мало знаю о тамошних условиях жизни, чтобы что-нибудь утверждать. Людям иногда удается совершить невероятные подвиги.
— Я хочу надеяться, — сказала Елизавета Генриховна и прикусила губу. — Если бы ему удалось, вы бы непременно знали его имя.
— Почему вы так думаете?
— Потому, что вы знаете имя Беринга, но не знаете имя Вудхарса.
Наш разговор совсем перестал мне нравиться. Никакой логической связи между моим знанием известного мореплавателя и ее мужем я не видел. Поэтому я переменил тему:
— Почему вы ждете мужа здесь, а не в Петербурге или Москве?
— Я ждала… вас.
— М…меня? — переспросил я.
— Да, скорее всего вас, — твердо ответила она. — Джон просил меня жить здесь, пока не появится необычный человек. Если этот человек никогда не слышал о нем, то это значит, что он не вернется.
— С чего вы решили, что это я необычный?
— Где вы изучали медицину? — неожиданно спросила женщина, не пожелав ответить на мой вопрос.
— В Москве, в Первом медицинском институте… — машинально ответил я, думая о другом.
— Вульф изучал ее в Дрездене и Кембридже, но он не понимает и половины того, что вы ему говорите, в России медицину изучать негде.
Я понял, что прокололся, и начал изобретать, как выкрутиться. Ничего умнее, чем объявить себя самоучкой, мне в голову не шло.
— Вас сегодня пригласят пожить несколько дней в гостевом флигеле, — неожиданно переменила тему разговора Елизавета Генриховна. — Соглашайтесь, пожалуйста. Больше нам говорить нельзя, на нас смотрят. Я жду вас ночью в своей комнате. Нам надо поговорить.
Всё это миледи произнесла скучным голосом, рассеяно глядя по сторонам.
Я последовал ее примеру и сделал вид, что с интересом слушаю вчерашние шутки Нины Васильевны.
Увидев, что мы кончили беседовать, меня подозвала к себе губернаторша.
— Ну, как вам нравится наша Лорелея? — спросила она.
— Чудо как хороша, — искренне ответил я. — Рассказывала мне про своего мужа и его экспедицию. Только, боюсь, что у него ничего не получится. Дай Бог, чтобы он просто вернулся живым.
— Почему вы так думаете?
— Там, куда он направился, европейцу не выжить. Притом у него слишком мало людей.
— Я тоже беспокоюсь. От него не пришло ни одной весточки. Кстати, Алексей Григорьевич, вы остановились в гостинице?
— Да.
— Вам там удобно?
— Не знаю, мы ведь приехали только вчера. Пока я только заметил, что в постели много клопов.
— Клопов везде много, — философски рассудила Марья Ивановна. — Я хотела вас просить задержаться и несколько дней пожить у нас, пока Сержу не станет лучше. Думаю, ваш кузен будет не против…
Мы одновременно посмотрели на «кузена».
— У него кроме имения Захаркино есть еще состояние? — не к месту спросила графиня.
— Кажется, нет, — не очень уверено ответил я. — Я точно не знаю. Мы с ним на эту тему не говорили.
— Для службы в гвардии нужны деньги.
Я согласно кивнул.
— Чтобы не кормить клопов в гостинице, переезжайте к нам. У нас есть специальный дом для гостей.
— Марья Ивановна, мне вообще-то срочно нужно в Петербург, а Сергей Ильич уже почти здоров.
— Это он только храбрится, а на самом деле до выздоровления еще далеко. Впрочем, как вам будет угодно. Я думала, что для будущих родственников вы сможете пожертвовать несколькими днями. Петербург уже сто лет стоит на своем месте и никуда от вас не денется.
Насчет «родственников» она завернула лихо. Мне осталось только улыбнуться и принять предложение. Коли мы породнимся, то пусть и губернаторская чета выполнит свою часть родственных обязательств, поможет выручить из беды Алю.
— Извольте, мы задержимся, — сказал я.
— Я уже распорядилась, чтобы ваши вещи перевезли сюда, — невинным тоном сообщила генеральша. — Ваших людей тоже разместили у нас в усадьбе.
Я понял, почему губернатор побаивается супругу, Похоже, что девизом ее жизни был лозунг опричников: «Слово и дело».
— Тогда, если вы не против, я схожу, погляжу, где мы будем жить, — сказал я, чтобы не сорваться и не наговорить генеральше колкостей. Меня всегда раздражала человеческая бесцеремонность.
Марья Ивановна, как и все люди, добивающиеся своих целей неправильными способами, в мелочах охотно шла на уступки.
— Конечно, голубчик, пойдите. Всё равно Серж будет спать, да и вы отдохните до обеда. Вас сейчас проводят.
Она позвонила в колокольчик и велела появившемуся лакею отвести меня в мою комнату. Я не стал делать резких жестов и демонстрировать свое недовольство. Молча поклонился обществу и вышел.
