Разбудили его громкие крики пастуха, выгонявшего стадо принадлежавших горожанам коров за городскую стену. Дождь кончился, и великий город предстал перед Сайласом во всей своей красе. Он помнил Париж по изображениям, которые просматривал еще в самом начале своей авантюры, кажущемся теперь таким далеким. Там были гравюры, картины, фотографии, голографии и прочее, прочее, но ни одна из них не передавала такого невероятного количества грязи и невыносимого зловония, каковые царили на реальных улицах средневекового города. Нечистоты, подхваченные прошедшим ночью дождем, веселыми ручьями стекали по улицам, скот, ведомый в «луга зеленые», метил свой путь, как мог, а милая (если бы не сильно порченные зубы) служанка прямо из окна опорожнила ночной сосуд своих хозяев, едва не попав Сайласу на голову. От всего этого изобилия впечатлений и от узости улочки с нависающими над ней стенами домов у него закружилась голова, и он поспешил прочь, следуя за горожанами, которых становилось на улице все больше.
Чутье его не обмануло, и довольно скоро Сайлас выбрался из тесного зловонного лабиринта на большую площадь. На мгновение он ослеп и задохнулся. Свежий воздух, наполненный ароматами свежих овощей и трав, яркий свет утреннего солнца, голоса сотен людей, ржание лошадей, хрюканье, мычанье, квохтанье, яркие наряды — все это обрушилось на него одновременно и накрыло с головой. На площади шел веселый торг. Крестьяне с натруженными руками и такими красными лицами, что хоть прикуривай, надрывая глотки, зазывали покупателей. Городские хозяйки, служанки, кухарки со степенным видом прохаживались между рядами, придирчиво выбирая, осматривая, препираясь, торгуясь. Какое-то время Бонсайт бродил среди толпы, осматриваясь, удивляясь диковинным товарам и даже просто домашней живности, прислушиваясь к визгливым голосам торговок и чувствуя себя, как в 1002-й сказке Шехерезады. Все романтическое, что еще оставалось в его потрепанной душе, всколыхнулось, и он радовался происходящему как ребенок.
— Эй ты, полоумный, прочь с дороги. — Здоровый детина резко оттолкнул его в сторону, чтобы он дал дорогу паре знатных дам.
Сайлас оторопело отступил, но скоро пришел в себя и решил быть несколько осторожнее. Однако, несмотря на всю свою решимость, он так и проходил с открытым ртом среди рядов до самого закрытия торгов. Правда, не совсем безрезультатно. Стараясь не привлекать к себе внимания, он делал покупки и вскоре стал обладателем вместительной сумки, скромного наряда, кинжала, кошеля и прочих мелочей. Наступал вечер, и Сайлас обнаружил, что очень голоден и просто валится с ног от усталости.
Он осведомился у какого-то горожанина, где находится ближайший постоялый двор, прибавив в свой голос сильный иностранный акцент, чтобы избежать ненужных расспросов. Добредя по указанному адресу, Бонсайт представился ученым-врачом, прибывшим из-за границы и нуждающимся в отдыхе. Увидев золото, которым Сайлас предусмотрительно запасся, хозяин постоялого двора не стал ни о чем спрашивать, а просто предоставил в его распоряжение небольшую комнату и обильный ужин.
Еду подавала толстая неопрятная женщина, и, заметив ее бегающие глазки, Сайлас решил внимательнее смотреть за своим кошельком.
«Итак, что мы имеем в активе, — поглощая очень жирные на его вкус блюда, думал он, — с деньгами порядок, благо, можно сказать, я почти ходячий монетный двор. Одеждой запаслись. Наверное, нужно купить коня, хотя я не очень хорошо помню, ездили ли врачи верхом? Скорее всего, ездили, но неплохо бы уточнить. Так, теперь нужно еще кое-что докупить, скорее для антуража, и приступить к основному».
Занятый своими мыслями Сайлас не только не замечал, что ест и пьет, но также и возбужденного шепота хозяина и служанки, которые подглядывали в узкую щель приоткрытой двери. Бонсайт был достаточно экипирован благодаря помощи генерала и детальной разработке своего первоначального плана. Основной его целью в этом времени был поиск и аккуратное изъятие одного человечка, который мог повлиять на весь ход развития человечества. Если Эллина тоже ищет его, он, Сайлас, обязательно должен ее опередить.
Когда лорд Бонсайт разрабатывал путь к своему владычеству, основное внимание он уделял именно личностям, которые могли, но по какой-то причине не оказали влияния на Историю. Он тщательно отыскивал их во времени, изучил бездну документов и просто упоминаний, проделал титаническую работу, а потом преподнес все это на блюдечке инопланетной твари. Когда он думал об этом, от злости у него начинало сводить лопатки. Такой труд, такой адский, каторжный труд!
Он тяжело поднялся в свою комнату, старательно прикрывая рукой слабый огонек свечи, торжественно врученной ему хозяином. Тот, судя по всему, проникся почтительным уважением к молчаливому гостю. Сайлас поставил свечу и устало бросился на кровать, оказавшуюся неприятно слишком мягкой и (как выяснилось вскоре) полной насекомых. Немного расслабив напряженные мышцы, Бонсайт пересел на стул и открыл сумку. Достав неприметную железку, напоминавшую по виду смятую консервную банку, со следами ржавчины по краям, он прошелся кончиками пальцев по ее краям, в воздухе замерцал полупрозрачный экран.
— Посмотрим, посмотрим, — бормотал себе под нос Сайлас, проделывая манипуляции с «жестянкой».
Он искал одного человека в крупнейшем городе средневековой Франции, среди более чем семидесятитысячного населения, не считая приезжих и бродяг. Этот человек был ничем не примечателен, кроме того, он считался немного безумным. Он был поэтом и художником, менестрелем и философом, а самое главное — он был гениальным механиком. Сайлас нашел обрывки его записей в одном из древних хранилищ, то ли архиве, то ли музее, то ли библиотеке, посещению которых в брошенных городах он посвящал все свое время последние несколько лет. Отыскивал их, непризнанных гениев, погибших первооткрывателей, чтобы дать им возможность реализоваться, чтобы осуществить их безумные мечты и планы и этим придать прогрессу невиданный скачок и встать во главе нового, эффективного Человечества. Бонсайт усмехнулся своему воспоминанию об этом. Безумец, которого он искал в Париже, был сожжен по подозрению в распространении заразы во время Великой Чумы. Она называлась также «черной смертью», поскольку тела умерших после смерти чернели, как смертный грех, она пришла со стороны Азии, она вошла во Францию с Марселя, она была на пороге.
Сайлас быстро свернул экран, поскольку ему послышался шум со стороны двери. В створку тихонько постучали, но лорд готов был поклясться, что до этого ее пытались тихонько приоткрыть. «У этих людей слух, как у крыс, — подумал он. — Ведь тот, кто за дверью, передумал ее открывать, когда услышал мое движение».
