–– Господа, заканчиваем сборы, –– было обговорено, что выступим немедленно, даже если егеря вернуться ночью. –– Проверить еще раз факела, фонари, страховочные веревки и сразу выступаем.
Шли по льду до глубокой ночи и успели пройти до конца замерзшую опасную Тепсельскую шиверу и еще немного до узкого и скалистого речного коридора, где скалы с двух сторон сжали реку. Выбрав безопасное место в устье какого-то безвестного ручья, где его наносы образовали небольшую пойму, несколько часов подремали.
Ранним утром мы преодолели по льду это сужение речного русла, где крутые склоны гор, иногда вертикально опускаются в реку и практически нет ни поймы, ни террасы, лишь многочисленные ручьи, ключи и речки, впадающие в Енисей то слева, то справа, отложившие многометровые слои наносов. Тепсельская шивера и это сужение реки самые опасные места Енисея от Уса до самого Большого порога.
Пройдя Сагаташскую шиверу, мы к полудню вышли к камню Сагаташ, где вода бьет в два надводных камня в русле у левого берега, перегораживает волной все течение Енисея. Всё это было еще сковано льдом и мы безопасно прошли все эти опасные места. Напротив места, скалы с двух сторон сжали Енисей, на правом берегу за распадком Джимальского лога виднелась Джимовая гора, а вскоре мы прошли место где на левом берегу в Енисей круто падает река Сарла, здесь горы подступили Енисею. Они остепнены из-за крутизны и голые сланцевые скалы выходят на поверхность. У кромки льда по каменным осыпям вдоль берега - одинокие приземистые сосны.
И вскорости, против впадения на левом берегу речки Малая Керема, мы вышли к высокому острову с редкими группами деревьев, который почти на 1,5 км вытянулся по Енисею, а затем по правому берегу показалась широкая высокая пойма, летом она всегда поросшая зеленой травой. Там где пойма сходится с коренным берегом, растет густой сосновый лес. Красивое место, светлое, открытое!
Через час мы пили чай в юртах Усть-Уса и слушали как над Енисеем и Усом завывает ветер. Очередной подвиг закончился.
Пройдя по льду Енисею туда и обратно до Тепселя я еще раз убедился, что нужные нам тропы и дороги вдоль самого берега во многих местах не проложить, а вот как староверцы прошли от Каракерема, вполне можно. Хорошо изучить местность и проложить их через леса, а там где нельзя, вдоль берега Енисея.
Обратная дорога до завода заняла два дня, ехали не спеша, сил не было совершенно, ни физических, ни моральных. На заводе ни каких неожиданностей не было, кроме явления Лукерьи Петровны Она резонно рассудив, что пора готовиться к посевной, приехала в компании с Савелием Петровым и Никодимом Кучиным в гости Серафиме. Целый день они совещались, что, где и как надо будет выращивать и когда я приехал, эта теплая компания вручила мне разработанный ими план сельхозгода аж на пяти листах. Про выращивание картофеля из клубней Серафима написала с моих слов, а вот из семян уже исходя из своего опыта.
Что такое сельское хозяйство в конце 20-ого века я хорошо знал, а вот во второй половине 18-го смутно, поэтому прочитав наискосок бумаги нашего сельхозштаба и не найдя там видимых ляпов, я с чистой совестью вернул бумагу Лукерье, тем более что время у нас еще было и я рассчитывал, вернувшись в Усинск, в спокойной семейной обстановке еще раз всё это прочитать и подумать.
Потрясения последних месяцев, особенно полученный удар по голове, расстроили мое здоровье и вернувшись из похода по Енисею, я слег и оставшиеся дни марта лишь в меру сил занимался обучением своих сотрудников и написанием очередных воспоминаний о будущем. Первое апреля я наметил для себя рубежом начала новой жизни, вернее даже сказать стартом нового сезона.
Но возникающие текущие вопросы никуда не ушли и главным из них были приближающиеся роды Софьи Пантелеевой. По моим расчетам это событие должно произойти где-то в районе 20-го апреля, и где-то в этих же днях разрешиться и беременность жены Панкрата. Но течение её беременности последние дни вызывало у меня большое беспокойство, где-то с шестого месяца у нее начался токсикоз второй половины беременности и ребенок на осмотрах чаще всего оказывался в поперечном положении.
Наш медицинский коллектив насчитывал вместе с урянхайцами пятнадцать человек, для себя я решил, что это будут наши первые врачи и ежедневно или занимался с ними или писал, рисовал, чертил, создавая фундаментальный труд по медицине и биологии человека. Дальше всех продвинулись Машенька, Евдокия и Осип, причем если моя супруга специализировалась по акушерству и гинекологии, а у Осипа начал получаться чисто теоретический уклон, то Евдокия была универсальным сотрудником, везде, всегда и во всем. Причем такое распределение ролей им очень стало нравиться. Я правда возложил на жену еще общий контроль и проведение дополнительных занятий.
После очередного осмотра Рыжовой, я вернулся домой в глубокой задумчивости, Машеньки нездоровилось и она из госпиталя ушла раньше. Видя моё настроение, она против обыкновения, почему-то спросила меня, в чем дело.
–– У нас скоро будет большая проблема с Рыжовой, –– я не хотел беспокоить жену раньше времени, она тоже уже была на приличном сроке, но сейчас почему-то решил поделиться с ней своими опасениями.
–– У неё опять поперечное положение? –– супруга сразу же поняла в чем дело. Я кивнул, а Машенька продолжила. –– И она не сможет сама родить?
–– Не сможет, всё эти приемы поворота чушь, тем более я только слышал о них, –– ответил я, каждое слово мне приходилось в буквальном смысле выдавливать из себя.
–– А это не может быть связано с её переживаниями за отца? ––отец Анфисы Рыжовой, Петр Евграфович Усольцев, бывший колываньский маркшейдер тяжело перенес приключение на Енисее и я распорядился положить его в госпиталь. Недаром говорят, в хорошей больнице и стены лечат. Госпитальная койка просто воскресила его, я с чистым сердцем два назад выписал его и Яков получил достойное пополнение.
–– Нет, Машенька, это совершенно не причем и знаешь у меня складывается впечатление, что у Анфисы Рыжовой вот-вот начнется родовая деятельность?
–– Так рано? –– удивилась жена.
–– Да не так уж и рано, тридцать четыре недели уже точно есть.
Машенька подошла и обняла меня, несколько минут мы сидели молча.
–– А ты делал кесарево сечение? –– я отрицательно покачал головой.
–– Только однажды рядом со столом стоял, да в институте со стороны видел, –– я улыбнулся и поцеловал жену. –– Завтра с утра начнем готовиться к операции, тянуть нельзя. Само не решиться.
Утром я устроил экзамен жене, Евдокии и Осипу, результатом которого я остался очень доволен. Но появилось одно но, самочувствие моей супруги, после полутора часов занятий она опять почувствовала себя плохо и я отправил её отдыхать.
Вернувшись в госпиталь, я спросил у явно расстроенных своих докторов:
–– Что думаем, господа, по этому поводу? Осип Андреевич, ваше слово первое.
Осип ответил сразу же, видно было, что он ожидал моего вопроса:
–– Мы, Григорий Иванович, мы не можем больше рассчитывать на Марию Леонтьевну, по крайней мере за операционным столом и в непосредственной работе с больными. Максимум – работа с бумагами и обучение, –– проще всего мне было общаться с Евдокией и Осипом, они все им преподносимое знание воспринимали как должное, я видел, что тех сомнений, что терзали Петра Сергеевича у них не было. Они как губка впитали привычную мне терминологию и манеру общения.
Другого от Осипа я и не ожидал, Евдокия на мой немой вопрос кивнула головой, соглашаясь с Осипом.
–– Тогда мои дорогие, готовьтесь к операцию, думаю откладывать не придется. Осип, у меня к тебе еще вопрос есть, пойдем к тебе.
Осипу для работы мы оборудовали небольшое помещение, двум человекам там было уже тесновато, но в тесноте, да не в обиде. Работе Осипа это нисколечко не мешало.
–– Рассказывай, есть успехи?
Осип достал из небольшого деревянного ящика-холодильника пробирку, закрытую резиновой пробкой. Осторожно откупорив, он поднес пробирку к моему лицо и дал мне понюхать. Я почувствовал легкий специфический запах пенициллина.
