Переждал слитный, хотя и произнесенный вполголоса уставный ответ и обыкновенный в подобном случае шум, прошедший среди пожалованных офицеров, большинство из которых мгновенно превратились в полковников. И Максим, получается, тоже? Совсем недурно. Что значит оказаться в нужное время и в нужном месте. Не прошло и двух месяцев, а он из врача, пусть и элитной, медсанчасти превратился в высокопоставленного офицера Гвардии. Совершенно, как Вадим Половцев полугодом раньше.
Он тут же себя окоротил. Ему ведь как раз не было сказано, причислен ли и он к штату. Говорилось ведь о полноправных «братьях», правда, а он всего лишь «послушник» с неопределенным статусом. Но будем надеяться на лучшее.
(Великий князь, производя эти назначения, ничем не рисковал. Если новое Управление себя не оправдает, распустить его ничего не стоит, а несколько тысяч рублей доплат за чин — для казны пустяк. Зато в случае успеха затраты окупятся стократ, плюс он приобретает очередную группу благодарных и преданных ему командиров. Здесь Олег Константинович явно шел по следам своей Августейшей пра–пра-…прабабки Елизаветы Петровны с ее лейб–кампанцами[236].)
— Теперь прошу выслушать первый боевой приказ по Управлению. Прошу вас, господин генерал–лейтенант…
— Приказ номер один начальника Военно–аналитического управления Ставки его императорского высочества Великого князя Олега Константиновича. Отдан в Москве 4 октября 2005 года.
Первое. Личный состав Управления с момента оглашения приказа переводится на казарменное положение вплоть до особого распоряжения. То есть — немедленно. Разрешается сообщить об этом семьям без объяснения причин, как о срочной служебной командировке.
Второе. Штатное расписание Управления и должностные инструкции будут доведены до каждого персонально под роспись по прибытии в место дислокации.
Третье. По прибытии на место каждый из назначаемых на должность пройдет специальное медицинское обследование…
Опять среди облеченных и пожалованных возник легкий шумок. Зачем, мол, и что это такое…
— …которое, — слегка форсировал голос Чекменев, — окончательно определит пригодность каждого к исполнению возлагаемых на него обязанностей.
В это момент Максим подумал, что сейчас Чекменев укажет на него, как на человека, которому поручено это обследование проводить. Но нет. Для генерала, представляющего здесь Августейшую особу, вождя, изрекающего непреложные, не подлежащие обсуждению, а то и осмыслению истины, конкретный исполнитель одной из функций был слишком мелок и ничтожен, чтобы заострять на нем специальное внимание.
И это тоже было правильно, если исходить из логики высшего порядка. Иначе, не умей Максим думать именно так, кто бы его пригласил решать судьбы куда более значительных, чем он сам, людей. А вот придется.
— Четвертое и последнее. Всем присутствующим предлагается одеться, постараться не забыть здесь личные вещи, спуститься во внутренний двор и занять места в автобусе, который и доставит вас к месту назначения. Водителям ваших машин будет передано распоряжение разъехаться по домам, вас не дожидаясь.
Интересная все же вещь. Люди, с большим удовольствием решавшие в своих заседаниях судьбы государства, выстраивавшие на схемах и картах геополитические процессы, следствием которых могли быть чуть ли не миллионные потери противостоящих сторон, как–то вдруг озаботились собственным благополучием. Никто, конечно, вслух такого не сказал, но столь неожиданно оказаться объектом действия приказа, вроде бы и лестного по своей сути, но чересчур жесткого, отнюдь не учитывающего их сегодняшнего интереса, понравилось не всем. Если бы их предупредили заранее, позволили в привычной форме и обстановке обсудить все «за» и «против», учитывая, разумеется, не только формальный чин, но степень посвящения каждого…
А так вышло словно бы и грубовато.
Одно дело — рассуждать «ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне марширт»[237], второе — вообразить себя на месте одной из боевых единиц этих колонн, реально бредущих в степях под ливневыми дождями. Когда при каждом шаге на сапог налипает несколько килограммов глины, а автоматная и пулеметная стрельба с флангов означает совершенно реальную смерть, а не цифирки условных потерь на полях карты. А тон и, главное, внутренняя сущность приказа пусть не явно, но что–то такое предполагали. Пусть и названо новое управление военно–аналитическим, что по большому счету должно означать всю ту же привычную работу с документами, картами, информацией, полученной от оперативного и иных управлений, пусть и на казарменном положении. Но ведь для приближения штабной работы к жизни и на фронт могут послать. Лично изучить ситуацию на картах, а потом и под настоящими пулями побегать, ухитриться выжить, после чего представить соображения.
Многие же «пересветы», пожалуй, как любили острить строевики, родившись на паркетных полях «Арбатского военного округа», там же и на покой собирались уйти с генеральским пенсионом. Конечно, это могло быть и личными домыслами самого Максима, и на самом деле его коллеги и почти что братья только и мечтают, чтобы именно на полях сражений доказать свою преданность объединяющей их идее. Так для этого доктор Бубнов и назначен на свою должность. Выявить настроения, уточнить профессиональную пригодность, доложить и порекомендовать.
И просто глазами он уже произвел некоторое предварительное сканирование «личного состава».
Бубнов хорошо подготовился к предстоящей работе и знал, с кем придется заняться «диспансеризацией». Поэтому сиюминутная реакция «пациентов» на произнесенное генералом тут же мысленно была им включена в их анамнез[238] как составная часть предстоящего исследования.
И еще доктора очень заинтересовал факт присутствия здесь господина государственного прокурора Бельского. Что это именно прокурор, знал, скорее всего, из присутствующих только Максим. Не считая, разумеется, Чекменева и Агеева. Хотя, может, и еще кто–то в курсе. Для всех же прочих…
Ну, сидит, даже и не в кабинете, а по ту сторону открытой двери, в курительной, пожилой дядечка, лет на пятнадцать–двадцать старше любого здешнего офицера и генерала, с седоватой бородой, одетый в штатское и держащийся так, словно он вообще зашел сюда чисто случайно. Ну, надоел ему шум в бильярдной или атмосфера азарта за карточными столами. Зашел и зашел, уходить поздно, чтобы лишнего внимания к себе не привлечь, не выгоняют, и слава богу. Вот и присел за дальний столик, сигару закурил и просматривает оказавшуюся перед ним на столе газету. Возможно, и недельной давности. Но надо же чем–то заняться, пока остальные люди увлеченно беседуют о своих делах.
