— Ты это что? — удивленно спросила я.
Дуня покраснела, но глаз с меня не сводила. Она плотно прикрыла за собой дверь и только после этого спросила:
— Алевтинка, а почему ты такая голая?
— Жарко, запарилась под одеялом, — ответила я, первое, что пришло в голову.
— А ты и спала так? — продолжила она допрос. — А как же Алексей Григорьевич?
— Что Алексей Григорьевич? — уточнила я, хотя и без того знала, о чем она думает. Потом не удержалась и похвасталась. — Мы сегодня ночью обвенчались!
— Я знаю, о вашем венчанье уже все говорят, — сказала Дуня, думая совсем не о нас с Алешей, а о том что и она бы могла так красиво лежать в постели, закинув руку за голову, перекрестив ноги и круто выгнув бедро, наивно полагая, что была бы еще красивее меня. — А тебе не стыдно так быть при мужике?
— Вот глупая, — засмеялась я, — что же здесь стыдного? На то мы и бабы, чтобы мужиков радовать своим голым видом.
Дуня нахмурилась, даже мысль о том, что и ее будут жадно рассматривать чужие глаза, взволновала, но она застыдилась сама себя и твердо сказала:
— Я бы так никогда не смогла!
— А если Семен после свадьбы попросит тебя раздеться?
— А зачем это ему? — удивилась она. — В бане другое дело, а так-то к чему?
Вопрос был не простой. Еще вчера я ответила бы на него так, как положено, отвечать девушке, уклончиво, чтобы все равно никто ничего не мог понять, но теперь, когда у меня в голове кроме своих мыслей были еще и мужские, то сказала прямо:
— Значит, они так устроены, что им приятно на нас смотреть. Тебе, что жалко, если он тебя увидит без одежды?!
— Не жалко, а стыдно. А можно я с тобой рядышком полежу? — вдруг спросила она.
— Зачем? — удивилась я.
— Ну, ты так красиво лежишь, мне тоже захотелось так же красиво полежать. Ну, пожалуйста, Алевтинущка! Ты не бойся, никто не узнает, Алексей Григорьевич ушел со двора, тятя в мастерской, а мама со стряпухой в огороде.
Будь я прежней, наверное, никогда бы не пошла на такую шалость, но теперь я только пожала плечами:
— Если хочешь, ложись!
Дуня засмеялась от удовольствия, быстро сбросила сарафан и рубаху и плюхнулась рядом со мной на перину.
— Ну, как я тебе? — спросила она, принимая соблазнительную по ее мнению позу.
Я посмотрела на Котомкину мужскими глазами. Если говорить честно, ничего в ней не было особенного, только что молоденькая и гладкая.
— Все, полежали, и хватит, — сказала я, вставая с постели.
— А почему ты на меня так странно смотришь? — вдруг спросила Дуня.
— Что значит странно? — удивилась я, надевая рубашку.
— Ну, так, как-то тяжело, будто ты мужчина.
— А ты уже знаешь, как на голых девок смотрят мужчины? — насмешливо сказала я, не отвечая на ее вопрос.
— Лучше, я оденусь, а то мне почему-то стыдно, — сказала девушка и прикрылась руками.
Я, больше не взглянув на Дуню, отвернулась и надела свой новый сарафан. Меня саму немного испугал интерес, который вызвала у меня голая Котомкина. Мне совсем не хотелось ее рассматривать, но я это делала помимо воли. То, что некоторые женщины любят не мужчин, а женщин, я знала через Алешину память. Правда, сама таких баб никогда не встречала. В деревне, да и в поместье, среди дворовых людей о такой любви никто даже не слышал.
Дуня встала и быстро оделась. Сделала она это вовремя, неожиданно в комнату вернулся Алеша. Дуня ему испуганно поклонилась и выскользнула из комнаты. Я испугалась, что он заметит, какие перемены произошли во мне, и стояла возле окна, разглядывая пустой двор. Он в это время подумал, что я обиделась на него за слишком бурную ночь, и не знал, как ко мне подступиться.
— Ну, как владыка? — спросила я, чтобы скрыть смущение и завязать обыденный разговор.
— Выздоравливает. Ты выспалась?
— Да, конечно, — ответила я, еще не до конца придя в себя от его неожиданного прихода. — Ко мне приходила Дуня…
Он пропустил мои слова мимо ушей и начал приставать с ласками. Я выдержала паузу, и сначала его отталкивала, но кончилось это тем, что мы начали целоваться. Алеша уже весь пылал, но боялся, что его вызовут к какому-нибудь больному, и удержался, чтобы не потащить меня в постель. Тогда я сама стала его поддразнивать, но в самый ответственный момент, он сумел взять себя в руки, усадил меня за стол и заставил писать буквы.
Я, чтобы не пугать его своими неожиданными успехами, ловко симулировала «умеренные способности», но он все равно остался мной горд и доволен. В самый разгар занятий к нам постучали, и в комнату вошел молодой красивый офицер. Он был стройный с усами и сначала мне понравился. Офицер сперва поклонился мне, потом Алеша и сказал, что он поручик Прохоров. Я хотела ответить ему низким поклоном, но Алеша про себя не разрешил мне этого делать. Я сразу опомнилась и только приветливо кивнула головой.
Алеша встал и пригласил поручика садиться. Тот ответил благодарностью, но остался стоять. Я поняла, что мешаю им разговаривать, и, очаровательно улыбнувшись гостю, вышла из комнаты. Самое обидное произошло, когда я закрывала за собой дверь. Симпатичный молодой человек проводил меня взглядом и подумал, что я та самая распутная крепостная мужичка, которая подженила на себе сумасшедшего лекаришку. Эти подслушанные слова меня оглушили. Я медленно прикрыла за собой дверь и привалилась спиной к стене. Такого коварства от совершенно незнакомого человека я никак не ожидала! Словно пьяная, я пошла прочь.
— Здравствуй, барыня! — окликнул меня во дворе человек по имени Иван, тот которого спас Алеша в Чертовом замке. Я сначала не поняла к кому он обращается, и оглянулась, посмотреть, с кем он говорит. Во дворе кроме нас никого не было, и я поняла, что он так назвал меня.
— Здравствуй, — ответила я. — Только я не барыня, у меня свое имя есть.
— Это как тебе будет угодно, — как мне показалось, с легкой насмешкой, сказал он. — Их благородие дома?
— Да, у него там какой-то офицер, — ответила я, — кажется поручик.
Мы стояли с Иваном посередине двора и оба никуда не спешили. Я приходила в себя после смертельной обиды.
— Ладно, подожду, у меня дело неспешное, — сказал Иван. — Я слышал, вас с их благородием можно поздравить со свадьбой!
— Можно, — уныло ответила я.
Говорить нам больше было не о чем, но и идти оказалось некуда. Наверное, потому мы оба продолжали стоять друг против друга.
— Ты, я смотрю, не очень весела, — удивился Иван. — Их благородие человек хороший, зря не обидит!
Я посмотрела ему в лицо, говорил он серьезно, без насмешки, однако при этом почему-то ничего не думал. За последнее время я уже так привыкла, слышать чужие мысли, что теперь, когда их у собеседника почему-то не оказалось, удивилась.
