О необычном возвращении из Испании транзитом через Лубянку газеты не написали, в Монголии ничего замечательного со мной не стряслось. Так что в Бобруйске продолжал числиться отважным покойником, когда свалился всем на головы с приказом о дальнейшем прохождении службы. Сказать, что все безмерно обрадовались – согрешу против истины.
Лиза не знала, куда спрятать глаза. Мало того, что она оказалась совсем не вдовой – героический супруг объявился подобно гомеровскому Одиссею. Без меня Пенелопа не осталась в одиночестве. На пороге дома нарисовалась известная картина "Не ждали". Вслед за благоверной вышел хромой долговязый мужчинка. Сей экземпляр не возьмут ни в ВВС, ни в пехоту и не угонят "добровольцем" в очередную Испанию.
– Ваня… Да как же это! Мы тебя схоронили… Памятники вам со Степаном поставили…
Она разревелась. Я не стал напоминать, что обещал непременно вернуться. Сказал тогда – постараюсь до рождения ребёнка, который вполне резвый такой, двухгодовалый выглянул из-за широкой мамкиной юбки, её белорусы называют "спадницей".
Наклонился к нему, показал пальцем на хромоножку.
– Кто это?
– Тятя…
Судя по расплывающейся фигуре Лизы, вот-вот ожидается следующее прибавление в семействе. Да, траур по нам с Ваняткой недолго длился. Очевидно, новый союз любящих тел и сердец существует давно, начавшись потиху ещё до последнего полёта в Испании, то есть до похоронки. А мадам Бутакова казалась мне почти святой…
– Можа, у хату пойдзем? – застенчиво промяукал мой преемник.
Не вижу смысла. Всегда найдётся койка в казарме. Там устроил военный совет с единственным, пусть не очень авторитетным собеседником.
"И так, компаньеро Иван, мы в заднице. На носу война в Европе, кто кому рыло чистить будет – хрен поймёшь. В Москве при Управлении ВВС РККА не оставили – морально не стоек, связь с троцкистами и белогвардейцами, капитана ГБ отрихтовал…"
"Так ему и надо".
"Не спорю, по заслугам, но это мальчишество. Опыт Испании фактически пропал. Ну, есть в СССР хороший пилот – Ваня Бутаков, и сотен пять других. Капля в море! Даже Смушкевич, второе лицо в авиации и человек толковый, ни на что особо не влияет. Слышал ведь, товарищ Сталин лично руководит делами воздушными, чуть ли ни четверть экономики страны пашет на авиацию. А результат? Масса самолётов, устаревших против Bf-109 и новых немецких бомберов, тысячи лётчиков, подготовленных хуже нацистов, дефицит во всём – запчасти, топливо, смазочные материалы, боеприпасы. Если честно – я в отчаянии. Скоро вновь припрётся тот же ангел, что в горах у Мадрида, начнёт давить. Вот и исполнится твоя мечта – меня обратно в преисподнюю, а ты живи как хочешь. Может, ну его к чёрту, свалю прямо сегодня, надоело. Не вышло – так не вышло".
И услышал ответ, прямо противоположный ожидаемому. Патриотизм напарника превзошёл желание освободться.
"Погоди. Давай дождёмся начала войны. Прекрасно знаешь, что с тобой за штурвалом лётчик Бутаков сильнее".
Я даже зауважал его. Естественно – согласился. Ясно без точных подсчётов, мои грехи на земле с тридцать шестого наверняка превосходят заслуги. Поэтому не стал дёргаться и потянул армейскую лямку дальше, за две августовские недели службы в Бобруйске понял: здесь ничего к лучшему не изменилось, разве что косметически.
Бригаду расформировали, упразднили авиаотряды. Остались эскадрильи, сведённые в полки. После бурных чисток в армии и резкого увеличения количества авиаполков бурно выросли в должности красные соколы без малейшего руководящего опыта. Мне, Герою Советского Союза, представленному к майорскому званию, со скрипом доверили эскадрилью, а командиром полка назначен капитан с десятью вылетами на Халхин-Голе, причём сухими, ни одного сбитого.
Разрешили чаще подниматься в воздух – вопли командования о недостатке практической подготовки у пилотов, прибывавших в Испанию и Монголию, просочились в уши вождя. Но циркуляры об аварийности никто не отменил. Поэтому пару раз в неделю я выводил эскадрилью на старт и выписывал большой круг с поворотами "блинчиком", без нормальных виражей, затем шли на посадку. Новоприбывшие младшие лейтенанты и в таком упражнении умудрялись напортачить, это не удивительно с мизерным налётом в училище. Да, иногда стреляли по конусу.
"Чайки" стали совершеннее, И-153. Машинка получила убирающиеся шасси, мотор мощнее, крупнокалиберный пулемёт. Радости-то! Но после Испании ежу понятно – эпоха бипланов ушла, нужна скорость, а два крыла с арматурой между ними тормозят, что в горизонтали, что в пикировании.
Сильно изменилась атмосфера в части. Раньше люди были открытые. Сейчас вроде бы тоже, но при этом зашуганные. На любом партийном и комсомольском собрании какой-то идейный босс крикнет: "ура товарищу Сталину!", и хлопают до изнеможения, зорко поглядывая – кто первый ладоши опустит. В митинговой мишуре проступает откровенная фальшь, заметная даже новичкам. Ванятка, увидевший жизнь как она есть за рубежом, изрядно энтузиазм растерял. Помню, радовался как ребёнок, услышав "всё выше, и выше, и выше…" вперемешку с прочей пропагандистской трескотнёй, аж бесил меня. Думаю, у всех, прошедших Испанию, больше здравого смысла, но мы молчим, понимаем – бесполезно. Товарищ Сталин живёт в особом мире, ему докладывают: у нас много самолётов, они самые быстрые, лётчики самые умелые, потому что вооружены единственно верной теорией…
И тут как снег на голову свалился Молотов-Риббентроп. Пару недель назад политорганы клеймили германский нацизм, почему-то смешивая его в одну кучу с итальянским фашизмом. Теперь немецкие фашисты – союзники. Англичане и французы заклятыми врагами остались, а Гитлер – нет. Я понимаю политическую проституцию как данность, насмотрелся и наслушался за девятнадцать веков, но каково ветеранам Испании, видевшим горящие Мадрид и Гернику?
Небожитель нарисовался четвёртого сентября. Посмотрел сурово и неподкупно, как на новопреставленного зэга, веско заявил:
"Без малого за год ты не продвинулся ни на шаг. Сейчас находишься в армии страны, заключившей союз с нацистами".
"Возвращаюсь в преисподнюю?"
Ангел возмущённо махнул рукой, вызвав колебания перьев и пышных белых одежд. Разумеется, иллюзорных, так как мы соображали на троих в голове военлёта Бутакова. Вдобавок святоша присоединился в весьма нескромный момент – в отхожем месте, в нём мне захотелось утопить прилипчевого белокрылого птеродактиля. Не иллюзорно, а по-настоящему. Оттого патетика его правильных речей ну никак не воспринялась всерьёз.
"И не думай легко отделаться. Ставки выросли. Обеспечу, чтобы ты внедрился во француза или англичанина. Прощайтесь".
