был, не было у него никого.
— Почему так решил? — Кузьмич покосился на меня.
— Пусто на тумбочке. Даже у меня вон печенье, карамель, друзья принесли. А у него только посуда, да и то больничная…
— М-да… — согласился с моими выводами мичман. — Верно подметил…
— Так чем он знаменит-то?
— Федор Васильевич можно сказать всю жизнь летопись нашего города вел, все события записывал. Что не видел своими глазами — изучал, проверял факты, искал истину, документы, фотографии, и вносил в свой архив. Знал почти всех и каждого, у кого что за душой, кто на ком женат, у кого кто народился и куда дальше пошел в жизнь. Старожил — архивариус — это тебе не у чаек бычков воровать. Это — эпоха. Таких больше не делают… Где теперь искать тот архив…
Сидор Кузьмич огорченно вздохнул и пошел к выходу.
— В смысле где, разве не в архиве хранят архивы? — удивился я.
Начальник сбился с шага, развернулся ко мне, окинул изучающим взглядом, и, сообразив, что последнюю фразу сказал вслух, нехотя уточнил:
— В том-тои дело, летопись Федор Кузьмич не для архива собирал. Писал он историю города, хотел издать свой труд, как допишет. Документы-то они понятное дело, в городском архиве так и лежат. Да только Лесаков и ведает, на каких полках, под какими буквами. В его записках все по полочкам, по годам да по событиям, — и закончил, опережая мой вопрос. — Показывал он мне как-то свой талмуд… Талмуды, если быть точным…
Сидор Кузьмич молча развернулся и вышел, не прощаясь.
— Спасибо, — крикнул я вслед, тихо офигевая с ситуации.
Порой в жизни случаются ситуации покруче, чем писательская фантазия.
Остаток дня прошел как в тумане. Я маялся и не знал, чем заняться. Полистал книгу, которую притащил Кузьмич. Поспала, пообедал, поприставал к медсестрам на предмет смерти старика, родственников и других полезных сведений.
Девчонки практически ничего не знали, кроме того, что привезли Федора Васильевича на скорой, а кто машину вызывал, не в курсе. Про родню тоже ничего толком не выяснил. Вроде круглым сиротой старикан слыл и отшельником. Кто-то из медичек посоветовал обратиться к санитарке Алевтине Митрофановне, но шустрая тетка в возрасте словно сквозь землю провалилась.
Помаявшись, я завалился с книгой в кровать, твердо намереваясь завтра после обхода слинять из больницы и поехать в поселок Лиманский на разведку. Место это я не просто знал. Я там бывал каждое лето, начиная лет с четырех и до первого класса. Стоял там у бабушки домишко с хозяйством на отшибе. Туда меня отвозили родители с июня по август на постоянное место жительство, так сказать, а сами приезжали на выходные.
Человеческая память странно устроена, стоит вспомнить что-то хорошее, как мозг сразу переключается с основной задачи на приятное ничегонеделание. Память сразу же принялась подсовывать картинки из прошлого. В деревню мы ездили всегда вдвоем с бабушкой на старом рейсовом автобусе.
Городская автостанция находилась в черте города, в двух шагах от площади Революции, и мы ходили туда пешком. Покупали билет в окошке касса, непременно большой вкусно пахнущий пирожок с мясом мне и садились ждать время отправления на неудобные синие скамейки.
Раздолбанный пыльный автобус увозил нас от городской суеты в деревенскую идиллию. В него битком набивались деревенские жители со своими хабарями, было шумно, тесно, пахло едой и перегаром. Мужики снимали нервный стресс от поездки в рюмочной.
Всю дорогу я обычно сладко спал на бабушкиных коленях. Собственно, я и сейчас засыпаю в любом транспорте, если ехать далеко. Примерно через час мы приезжали в поселок, выходили на остановке, заходили в единственный магазин.
Сельские магазины удивляют меня до сих пор все тем же запахом и прилавками-отделами. Хлеб, сахар, крупы, одежда, грабли и тяпки — все это на разных полках в одном месте. И запах. Отчего-то эта странная смесь свежего хлеба, хозяйственного мыла, пыли и синтетики нравится мне до сих пор. Хотя таких вот точек в деревнях все меньше.
Мы покупали хлеб и булочки и отправлялись к нашему дому. Идти приходилось через весь поселок. Случайно или намерено, но наши владения находились на отшибе. Названий улиц я, конечно же, не знал. Да оно мне и не нужно было в моем возрасте. Но идти по пыльной сельской дороге, загребая высохшую землю ногами — это ли не счастье? Благо бабуля меня за это никогда не ругала.
Она вообще к моему воспитанию относилась просто. Хочешь кушать — кушай, не хочешь — не ешь. Я с бабушкой «дружил» против маминых обедов. По малолетству жутко ненавидел вареную капусту в борще, всегда или скидывал её бабушке в тарелку, или выкидывал в мусорное ведро. Мучение было, если мама возилась на кухне, пока я обедаю.
Злосчастная капуста, откинутая на края тарелки, требовала немедленного уничтожения. На маму мои аргументы не действовали, и приходилось либо давиться, либо выжидать момент. Никогда не понимал это насилие над детьми: захочет есть, попросит сам, зачем заставлять?
В живот заурчало, я достал пирожок из пакета, откусил и понял: а Лена-то сегодня так и не пришла! За окном спустились летние сумерки, через открытое окно слышались веселые голоса и детский смех из парка культуру и отдыха. Больничный городок находился стык в стык с парковой территорией. Как раз в дырку в заборе, проделанную добрыми горожанами, мы с бабушкой и ходили на автостанцию: через парк, по больничным аллеям и дальше к площади. В моем времени из-за всяких уродов все нычки позакрывали, осталось два официальных входа-выхода с охранниками и шлагбаумами.
Пирожок залетел на ура, я вытащил второй, решил было попросить у медсестер кипяточка, но вставать, идти и балагурить оказалось лениво, решил ограничиться водой. Выпечка снова окунула в прошлое, и я продолжил шагать по пыльной тропе, держась за бабушкину руку, по дорогам совей памяти.
Широкая сельская улица от остановки-магазина шла по прямой и раздваивалась вправо и влево. Поселок был маленький. Мы уходили налево и шагали по солнцепеку вдоль колхозных полей. Разномастные дома с заборами через которые модно разглядеть весь двор чуть не до самых огородов. Гуси в загонах за двором, куры, корова — это уже достаток, не все держали.
В самом крайнем доме жила Трандычиха. Сколько лет прошло, а я все удивляюсь, вспоминая это имя: не разу не слышал, чтобы это забавная тетка, чем-то похожая на старуху Шапокляк, с такой же гулькой и носом, трындела без умолку. Синий забор, синие ставни, колонка на углу. К ней
