– Что это, знаешь?
– Как не знать, государь. Все прознал. Это то-кар-ная мастерская, вот. Тут, стало быть, дед твой покойный разную справу делал, для души. Сказывают, бывало, рассердится нешуточно, да так, что кого и в кровь побьет. А потом становится к этим самым махинам, поработает – и оттаивает. Очень любил с этими махинами возиться. Даже куда в дальнюю дорогу отправится, обязательно хоть одну с собой брал. Под это отдельную повозку снаряжали.
– И что, он сам всем этим занимался? Ухаживал за станками, смазывал, ремонтировал, коли что сломается?
– Не. Были у него помощники, несколько человек. А за главного помощника и любимца у него был главный токарь Нартов.
– И где он теперь? Отчего тут такое запустение?
– Так невзлюбил его светлейший. Как только царь-батюшка преставился, так и услал его куда-то. Вот с тех пор тут и тихо.
– А куда услал?
– Не ведаю, государь, – вздохнул Василий.
Все же есть предел его пронырливости. Впрочем… Петр посмотрел на сокрушающегося денщика и сделал вывод – узнает. Если бы он сразу сообразил, что Петра заинтересует судьба главного токаря, то уже сейчас имел бы сведения. А Петр заинтересовался. Очень уж захотелось эти станки опробовать. Вот только как к ним подступиться? Сдуру-то много чего можно наворотить. Что же, остается только обождать. Василий, он такой, долго томиться не заставит.
Так и прошел первый вечер в Летнем дворце, теперь уже по праву принадлежащем ему. Признаться, Петр нашел, что удобством и уютом новое жилище ничуть не уступает прежнему. Подтверждением тому нынешнее утро. Несмотря на раннюю пору, юный император проснулся отдохнувшим и даже чувствовал небывалый подъем.
Когда Василий вошел в спальню с кувшином и тазом для умывания, то сильно удивился, обнаружив государя за каким-то странным занятием. Покрывшись испариной, тот изводил себя чудными упражнениями: то руками машет, как мельница, то туловищем крутит, то поклоны земные бьет, а в конце вообще ногами размахался.
Наконец с упражнениями было закончено, и Петр поспешил скинуть с себя порты, чтобы обтереться мокрым полотенцем. Покончив с этим и решив, что данная мера недостаточна, он пришел к выводу – гимнастику нужно делать в парке. Да еще не помешает устроить пробежку, эдак версты три. Прислушался к себе – выдюжит ли? Хм. Вполне. Это ему по силам. А в конце занятий нужно будет обязательно устроить купание в чистой и прохладной воде. Ну или хотя бы вылить на себя пару-тройку ушатов, для бодрости духа.
При мысли об этом им овладело желание непременно это проделать, и немедленно. Однако, припомнив, что сразу после завтрака придет учитель, решил отложить на завтра. Василий получил распоряжение подготовить все необходимое для намечающегося действа.
– А чего это было, Петр Алексеевич?
– Физические упражнения, Василий. Для поднятия духа и укрепления тела.
– Так ты вроде никогда такого и не делал, государь.
– Так я раньше и императором не был, – задорно улыбнулся Петр.
Распорядок императора был прост. Подъем, умывание, потом до обеда занятия с учителями. Это если не возникало срочных государственных дел, требующих его вмешательства. Впрочем, подобное случалось крайне редко. Сенаторы с пониманием относились к возникшей у императора тяге к наукам. Даже Остерман, который в прошлом потворствовал его лени и склонности к забавам.
Как ни странно, но Петр по-иному взглянул на Меншикова, настаивавшего на качественном обучении императора разным наукам. Конечно, у Александра Даниловича ничего не вышло ввиду произошедших событий. Но правда заключается в том, что при всех своих честолюбивых устремлениях светлейший уделял особое внимание образованию императора. Иное дело, что он в этом вопросе полностью доверился Остерману, лишь эпизодически интересуясь успехами подопечного.
Теперь же Петр, словно прозрев, жадно набросился на учебу. Все только диву давались, насколько ему все просто и легко дается. Касаемо точных наук ему даже не требовалось закреплять пройденный материал. Чего не скажешь об остальных предметах, но и здесь успехи просто поражали.
Времени на досуг практически не оставалось. Причем это не было изуверством со стороны Остермана, который, как и прежде, составил программу обучения. Все пункты с развлечениями и играми были вычеркнуты самим Петром.
До часа пополудни интенсивные занятия с перерывом не более десяти минут. Именно столько времени было потребно Петру, чтобы подготовиться к изучению иного предмета и встретить нового учителя.
Потом обед, который всегда проходил в компании Остермана, Ягужинского и Головкина. Первый все еще считался воспитателем Петра и, кстати, чаще остальных посещал императорский дворец. Юноша предпочитал иметь его подле себя. Амбициозный и в то же время отличающийся умом Остерман казался наиболее подходящей фигурой для ближнего круга, его амбиции не простирались далее достигнутого, ну разве только занять должность канцлера.
Однако канцлером по-прежнему был Головкин, а потому он тоже был в числе приближенных. Петр вовсе не забыл того, что тот, будучи поддержан в тайном совете только Остерманом, продолжал противостоять Долгоруковым. И потом, в делах сношения с иноземными державами ему до сих пор не было равных, у самого же Петра не было никакого опыта.
Ягужинский, вернувшись на пост генерал-прокурора, был той самой связующей нитью с Сенатом. В нем нынче было одиннадцать человек, отобранных по протекции троих перечисленных. Имелась и пара рекомендованных самим Петром Алексеевичем – командир лейб-гвардии Ингерманландского полка генерал Трубецкой и начальник недавно созданной КГБ Ушаков.
Несмотря на то что все трое в свое время выступили единым фронтом против Долгоруковых и столь же дружно поучаствовали в судьбе Голицына, между ними было достаточно противоречий, мешавших им сговориться в отсутствие общего врага или соперника. Ну не считать же таковым самого Петра. Он как раз был целью их устремлений, каждый из них хотел стать первым лицом подле императора.
За обедом Ягужинский всякий раз докладывал о происходящем в Сенате, озвучивал поднимавшиеся там вопросы. Делал, так сказать, краткую выжимку. Страсти в Сенате порой просто зашкаливали, и обсуждение одного-единственного вопроса могло затянуться на часы. Генерал-прокурор представлял императору проекты указов, требовавшие высочайшего утверждения. Нет, Петр вовсе не собирался отбирать у Сената право принимать решения в случае его отсутствия, как это и было при деде. Но он все же находился на месте, а не пребывал в длительном отъезде, а потому Сенат в настоящий момент играл роль совещательную.
