Собственно, именно по этой причине вот эти трое и обедали с ним за одним столом. Не обладая достаточным опытом и опасаясь совершить ошибку (где теперь взять Ивана Долгорукова, на которого можно спихнуть все свои грехи?), Петр использовал эту троицу соперников как противовесы, выслушивая их мнение. Решения же принимал сам, что, разумеется, не исключало ошибок, зато в значительной мере уменьшало их вероятность.
– Я вот что измыслил, – когда с обедом было покончено и они втроем перешли в рабочий кабинет, заговорил Петр. – Надобно подготовить указ, согласно которому всяк пойманный на мздоимстве да казнокрадстве в первый раз будет обязан за каждый незаконный рубль уплатить штраф в пять. При этом он может остаться на прежней должности, если на то будет решение суда. Суду же опираться не на свое суждение, а на мнение начальства осужденного и лиц, работающих рядом с ним. В случае неуплаты штрафа в месячный срок следует наказание по уложению о наказаниях. При повторной поимке на подобном преступлении следует такой же штраф, но уже вкупе с наказанием по уложению. В случае неуплаты штрафа наказание увеличивается вдвое.
– Петр Алексеевич, иные казнокрады и мздоимцы с легкостью смогут откупиться от наказания. А оставшись на прежней должности, восстановить все утраченное сторицей. Разве только станут осторожнее, – возразил Ягужинский.
– Я думаю так же, – поддержал его Головкин.
– А ты что скажешь, Андрей Иванович? – Петр посмотрел на Остермана.
– Государь, мне мнится, что ты прав. Господа, я объясню свою позицию, – подняв руку и слегка склонив голову вправо, поспешил перебить готовые сорваться возражения Остерман. – Судите сами. В империи на сегодняшний день не хватает образованных и подготовленных кадров, должности зачастую занимают люди сторонние, которые в иное время там не оказались бы. Далее, нельзя отбрасывать в сторону то, что большинство поддается соблазну, пребывая в уверенности, что не будут в том уличены. Сомнительно, что после суда они будут пребывать в том же заблуждении, а значит, если даже не перестанут заниматься прежним, станут куда более скромными и осторожными. Впрочем, уверен, большинство воздержится от дальнейшего небрежения законом, страшась наказания. Обжегшись на молоке, дуют на воду.
– А по мне, так вы не правы, Андрей Иванович, – возразил Головкин. – Сегодня наказания куда суровее, но племя воровское меньше не становится. А ведь и живота лишают, шутка ли. Здесь же можно отделаться штрафом. Всех его прегрешений никто не прознает, хорошо как малую часть, потому и штраф он уплатить сможет без труда.
– Как прознать про все их грехи, о том у других головы болеть будут, как и у генерал-прокурора. А вот с Андреем Ивановичем я полностью согласен, – подвел итог Петр. – Далее. Всяк, кто дает мзду, также на первый раз может отделаться штрафом – десять рублей против каждого рубля, подносимого лицу должностному. А повторится подобное, также кроме штрафа понесет наказание по уложению.
– Но бывает нередко так, что тем же купцам или мануфактурщикам и выхода иного нет, кроме как уплатить мзду, потому как их вынуждают к тому, – высказал свое мнение Ягужинский. – Может, все же иметь исключения?
– Никаких исключений. Коли домогаются начальные люди, так о том доносить нужно, а не мзду в зубах таскать. Но твоя правда, в таком разе десять рублей против одного много. Коли будет доказано, что мзду вынудили дать угрозами кары, то штраф пять рублей против одного. Но наказание должно последовать непременно. И еще. Коли лицо, с коего вымогают мзду, обратится с доносительством по тому факту, то ему платить премию вдвое против вымогаемого.
– И все же я не думаю, что данная мера будет действенной, – продолжал упорствовать Головкин. – К тому же и сегодня у преступивших закон отбирают имущество.
– Ты сам сказывал, Гавриил Иванович, что при всей суровости наказания племя сие изжить не получается. Значит, нужно пробовать иные подходы. А касаемо отобранного имущества, так у меня нет сомнений в том, что припрятано у них и поболее того, что всем ведомо. Штрафы могут превзойти стоимость известного добра, вот тут и порастрясем их кубышки. Потому как не сомневаюсь, захотят откупиться и впредь будут аккуратнее, а то и вовсе удовлетворятся жалованьем, чай, оно в России не такое уж и малое. Попробуем так, а там посмотрим… – Петр обвел всех внимательным взглядом и, убедившись, что все вопросы обсуждены, откинулся на спинку кресла. – А теперь о не менее важном. Я молод, а потому, приняв императорскую корону, веду корабль под именем Российская империя, имея ту команду, что досталась мне от деда. Иной у меня сейчас нет и появится еще не скоро. А потому каждый из вас мне просто необходим. Павел Иванович, – обратился он к Ягужинскому, – мне доносят, что, несмотря на свой невеликий возраст, ты маешься разными болячками и сильной подагрой. Но против наставлений медикусов, которые говорят о том, что тебе необходим более размеренный образ жизни, ты частенько предаешься Бахусу и весельям чрезмерным. Чем ведешь себя к могиле.
– Государь, да какая вера тем медикусам, – все же польщенный вниманием, попытался отнекиваться генерал-прокурор.
– Ты свое дело хорошо ведаешь, они свое, – твердо произнес Петр. – Уймись, Павел Иванович. Поумерь свой пыл и подумай о здоровье. На погосте ты мне без надобности. Вон Андрей Иванович, – кивок в сторону Остермана, – куда бережнее к здоровью своему относится, и за то я ему благодарен. Дед мой жизнь свою положил на служение России, а вы все его птенцы, и вам по-иному поступать не к лицу. Помереть много ума не надо. А кто о России заботу иметь будет? Иль бросить меня удумали?
– Да что ты, государь! Как можно?! – чуть ли не в один голос заговорили все трое, и, как отметил Петр, не без довольства.
– Велю всем личным лекарям, при всех важных персонах пребывающим, завтра же явиться к Блюментросту и учинить ему подробный доклад. Прознаю, что дан был какой наказ, дабы о болячках умолчали, пусть тот умник пеняет на себя. Консилиумом каждому будет определено лечение, если таковое потребно. Волю консилиума исполнять неукоснительно. На сегодня все.
Покончив с делами государственными, Петр вновь возвращался к учебе. Занятия заканчивались только к семи часам вечера. Лишь с этого момента он имел возможность заниматься чем-либо, чтобы отвлечься и расслабиться. Порой он отправлялся на приемы или просто в гости. Вообще-то он и это время охотно посвятил бы обучению, но понимание того, что ограничивать свой круг общения неверно, толкало его к расширению оного.
Раз в неделю он непосредственно участвовал в заседаниях Сената. И в этот же день удостаивал своим вниманием коллегии, общаясь не только с возглавлявшими их лицами, но и с их подчиненными, знакомился с делопроизводством.
