От Лужина приходили хорошие новости. Нанятые артели возводили мастерские и фундаменты для стекловаренной печи. Кроме того, Ефимка сообщил мне, что в моей новой вотчине есть заброшенная водяная мельница, и восстановить ее будет не очень сложным делом, так как в свое время она захирела из-за конкуренции с монастырской мельницей.
Но если я не оставлю своих мыслей о производстве бумаги, то эту мельницу они всем миром восстановят.
Я сидел у ювелира Кузьмы, молодого парня с небольшой кудрявой бородкой, голубоглазого, напоминавшего какого-то артиста из моей прошлой жизни. Несколько раз я пытал его, почему он ушел от своего хозяина, но Кузьма отшучивался, говорил, что его очень рано будили на работу.
То, что у парня золотые руки, я понял сразу, когда увидел хирургические иглы, которые он мне сделал. Обычное болотное железо мне совершенно для этой цели не подходило, и приходилось покупать небольшими партиями шведское железо, медицинские инструменты, сделанные из него, по крайней мере, сразу не тупились и выдерживали циклы кипячения и пребывания в спирте. Так его иглы были, пожалуй, не хуже немецких, которыми я пользовался до наступления эры микрохирургии. Воодушевленный способностями ювелира, я подарил ему линзу, купленную в свое время на рынке. Кузьма сразу понял ее назначение, и вскоре эта линза была вставлена в специальный держатель и стала служить ему для производства мелких работ.
Сейчас же мы обсуждали с ним вопрос создания первого в мире микроскопа. Приблизительный чертеж я сделал, взяв за образец школьный микроскоп, с которым познакомился еще на заре своей юности и с удовольствием его разобрал. Правда, собрать обратно не смог, но почему-то все детали очень ясно запечатлелись в моей памяти, наверное, этому помог офицерский ремень моего отца.
Делать микроскоп мы собирались из бронзы, а теперь, когда у нас работала стекловаренная печь, я почему-то надеялся, что наш Сашка Дельторов сможет сварить мне достаточно неплохое оптическое стекло.
Но для начала я предложил изготовить простейший однолинзовый микроскоп, который когда-то видел в Политехническом музее. Изготовил его, если не ошибаюсь, профессор Мосолов. Я даже нарисовал Кузьме приблизительный чертеж устройства. И передал ему две стеклянные горошинки для использования в качестве линз.
Кузьма, уже знакомый по своей линзе с ценностью таких вещей, с восторгом принялся за изготовление нового для него предмета, а я со вздохом встал и пошел доносить вечные ценности до своих учеников.
Прошло два дня, и Кузьма сообщил, что мелкоскоп он закончил и было бы неплохо, если бы боярин рассказал ему, а что с этим мелкоскопом надо делать.
К этому дню у меня уже было несколько кое-как сляпанных смотровых стеклышек и стеклянная пипетка. Усевшись за стол, я положил под окуляр тоненькое стекло и, показав Кузьме прозрачную воду из бочки, спросил:
– Чистая вода?
– Чище не бывает, – последовал ответ моего ювелира.
– Ну а теперь посмотрим, – и с этими словами я капнул каплю воды на стеклышко.
Потом, смотря в окуляр, начал наводить винтом резкость. Капля не была прижата покровным стеклом, не было еще у меня этих стекол, и поэтому в глубине жидкости то появлялись, то исчезали быстро двигающиеся тени. Конечно, это были не бактерии, а одноклеточные простейшие, но их вид мог бы напугать кого угодно.
Я уступил свое место Кузьме, тот посмотрел в окуляр, через секунду отпрыгнул от него и начал креститься:
– Господи, избавь меня от страстей таких, так что же, Сергий Аникитович, в чистой воде такие твари живут, а мы-то воду такую пьем!
– Так и есть, живут такие твари везде – и в воде, и в земле, и никуда нам от них не деться. А сейчас посмотри еще раз.
Я взял пипетку и капнул туда же каплю спирта.
Кузьма глянул и поднял на меня глаза.
– Так они, Сергий Аникитович, сдохли все, не шевелятся. Так что, их водка убивает? От оно что, ну, теперь я кажный день по стакану буду пить, мне такие твари в животе не нужны.
Я, ругая себя за ненужный пример, начал объяснять:
– Понимаешь, Кузьма, мы ведь воду-то кипятим, а когда кипятим, все эти чудища дохнут, поэтому все, что кипятилось, можно пить спокойно. Или если вода из колодца хорошего, там тоже таких чудищ мало.
На этом я счел свою лекцию законченной и, забрав микроскоп, отнес его к себе.
К обеду вся усадьба знала, что Кузьма с Сергием Аникитовичем чудищ разных в воде видели, и поэтому пополудни меня навестил поп Варфоломей.
– Благословение Господне на тебе, боярин, – прогудел он своим басом. – Давай ответствуй, что за чудищ дьявольских ты увидел?
Много я объяснять не стал, а повторил все, что показывал утром Кузьме. Реакция батюшки меня заинтересовала.
Он хоть и удивился, но не увидел ничего особенного в том, что есть такие маленькие создания.
Его гораздо больше заинтересовал вопрос, какая польза или вред могут происходить от таких созданий. Мы проговорили почти всю вторую половину дня. Варфоломей ушел, сказав, что в ближайшее время на это чудо явится посмотреть митрополит, и не исключено, что сам Иоанн Васильевич затребует меня с этой диковинкой.
У меня же на сегодняшний вечер еще была запланирована отливка силиконовых трубок различной длины и диаметра, формы делались Кузьмой из дерева, что убыстряло работу, только для отверстий в трубках приходилось выковывать что-то вроде спиц. За два часа работы было сделано несколько трубок. Спицы, предварительно смазанные салом, легко выходили из них. Также было изготовлено два десятка разных пробок с дырками и без. Мы закончили эту работу, когда вечерело, но я успел еще нарисовать Кузьме фонендоскоп и растолковать, что здесь для чего. Мне уже не терпелось взять этот инструмент в свои руки.
Мы сидели за ужином, когда кого-то принесла нечистая, как сказала моя бывшая кормилица. Оказалось, что это боярин, живущий не очень далеко от нас. Мы с ним встречались в церкви, но знакомы не были.
Боярин прямо с порога, не дожидаясь выполнения всех условностей, требующихся для приема такого гостя, согнулся в глубоком поклоне.
– Сергий Аникитович, помоги ты, Христа ради, не к кому больше мне обратиться.
– Да встань ты, Роман Александрович, толком все расскажи.
– Так срок подошел моей рожать, а знаю я, что ни одна ее сестра родов не пережила. Повитуха говорит, кость у нее узкая, ребенок не пройдет. Может, ты хоть что-то сделать сможешь?
– Так ты же знаешь, Роман Александрович, я по женским делам не врачую, неуместно это, пусть повитухи занимаются.
– Да мне уже все одно, хоть ты, хоть кто другой, так и так помрет.
И он посмотрел на меня полными слез глазами.
