Действительно, дружно поддержав осенью короля в желании собрать большую, как никогда, армию для отпора диким ордам, разорившим чуть ли не полстраны, уже зимой многие начали вслух сомневаться в разумности подобного шага. Будто забыв, что огромные вражеские армии в следующем году опять могут вторгнуться в страну, польские шляхтичи волновались по поводу незыблемости своих привилегий. На очередных сеймиках зимой то там, то тут звучало: «Не позволям!»
Король подозревал, что это происходило не без участия подсылов от взбунтовавшихся казаков, но его выступление на эту тему вызвало просто вал возмущений.
– Панове! Horribile dictu (страшно произнести), но в стремлении круля собрать такую армию невозможно не видеть его желание покончить с нашими вольностями. Не позволям!
– Meo voto (по моему мнению) благородным людям необходимо сплотиться против этой страшной опасности. Не позволям покушаться на наши златые вольности!
– Lapsus (ошибку) мы свершили, согласившись на чрезвычайном сейме на выделение таких средств крулю. Станем как один на защиту наших прав!
Польская элита, как, наверное, никакая другая, была великолепно выучена. Шляхтичи с детства учились не только ратным наукам, но и старались получить хорошее образование. Естественным было для состоятельного человека благородного происхождения после окончания местного университета или иезуитского коллегиума поехать на несколько лет в Европу, завершить образование в лучших университетах. Вероятно, именно с этим связана любовь их к латинскому языку. И привычка к месту и не к месту вставлять в свою речь цитаты из римских классиков или просто заменять в предложении на польском одно-два слова латинскими синонимами. Благородный человек поймет, а мнение людей неблагородных их не интересовало. Собственно, и людьми хлопов голубокровные идиоты с несколькими дипломами из разных университетов не считали. Пожалуй, более яркий пример, что образование, даже самое лучшее, не гарантирует наличие ума, найти трудно.
Нельзя сказать, что такие настроения доминировали везде. В Малой Польше, на востоке Польши Великой большинство шляхтичей пошло в ополчение. Они своего унижения при виде нагло шастающих дикарей под стенами их замков и городов не забыли. Сбежавшие из русских воеводств благородные люди, в том числе и схизматики, организовали не одну хоругвь. Еврейская община, встревоженная страшными погромами в Малой Руси, вооружила, снабдила лошадьми и припасами пять гусарских хоругвей, наняла в Германии три тысячи наемников. Зато шляхтичи Поморья, побряцав саблями, похвастав друг перед другом своими будущими победами… занялись привычными делами. Гулянками, сведением личных счетов с соседями, прожиганием будущих доходов. Многие уже давно жили в долг. В армию оттуда явилось людей меньше, чем из формально не вступившей в войну Литвы.
Все призывы Владислава к Радзивиллам о приходе на помощь польскому литовского войска наткнулись на глухую стену. Стремившиеся к полной независимости от Польши, литовские магнаты всячески манкировали своей обязанностью выходить на бой по призыву монарха. Это было во времена восстания Хмельницкого, в изменившейся реальности это тем более случилось и в условиях погрома польских земель. Они отговаривались необходимостью защищать Великое княжество Литовское от скапливавшихся на его границах московитских полчищ. Впрочем, добровольцам выполнить долг присяги никто не мешал. Многие шляхтичи явились из Литвы отомстить за своих погибших от рук казаков родственников. Другими руководило понимание своей ответственности перед Богом. Католическим. Пусть даже все их предки в течение сотен лет были православными. Но очень многие помимо этого шли по вполне меркантильной причине, надеясь «прихватизировать» имения родственников, освободившиеся после гибели хозяев. Или, как коронный и польный гетманы, вернуть собственные поместья, казаками отобранные.
«Я этого Радзивиллам не прощу. Воистину, «если Господь хочет кого-то наказать – он отбирает разум». Неужели они не понимают, что, одолев нас, проклятые гультяи набросятся потом на Литву и разорят ее куда быстрее и легче? Но пока лучше выбросить их из головы. Хмельницкий (а каким приятным человеком при встрече казался!) ведет сюда огромную орду. Армией эту толпу не назовешь, однако уж очень много у него всадников. Конечно, не полмиллиона – это брехня казацких агентов, – пусть сто пятьдесят тысяч… затоптать в поле могут. С привычной атакой гусар придется погодить. Эх, если бы шляхтичи не глотки на сеймиках драли, а на защиту Ойчизны вышли… нет смыла попусту мечтать. Надо поторопить всех, основное войско должно успеть возле Люблина хорошо защищенный лагерь поставить до прихода врага».
Король еще несколько раз глубоко вздохнул и тронул повода. Конь неспешно, осторожно стал спускаться с холма к медленно тянущейся нескончаемой череде движущегося по дороге войска. Гусары, окружавшие холм все время раздумий повелителя, поехали за ним. Меры по безопасности командования в армии предпринимались чрезвычайные, опыт пластунских налетов прошлых лет не прошел для поляков даром.
В сведения о том, что казацкие атаманы постановили поберечь его жизнь, он не верил. И напрасно. Зимой в Чигирине были ожесточенные споры по этому поводу. Ликвидация короля означала воцарение в Польше еще большего беспорядка, грызню за корону между различными панскими коалициями. Однако победила точка зрения Аркадия, указавшего, что Смоленская война показала способность магнатов в кризисные времена сплачиваться и действовать разумно. А вместо Владислава могут избрать куда более неприятную для Вольной Руси фигуру – кардинала-инфанта Фердинанда или принца Конде. Появление во главе врагов умелого полководца могло существенно осложнить жизнь Руси.
«Если мне не удастся изменить законы в государстве в свою пользу, воистину великие беды его ждут. Что там откровенно меня не любящие Радзивиллы, для которых я кость в горле… коронный гетман, старый друг и богатейший в Польше человек – и тот пытался выехать к возвращению имений за чужой счет. Э, Адам, Адам… разве можно благородному человеку быть таким жадным? Пришлось ведь наедине стыдить и призывать его к здравомыслию. Слава Богу, умный человек, понял и исправился. Личное гетманское войско теперь одно из самых больших в армии формирований. Но сам факт, что пришлось уговаривать и стыдить… а сколько сил и нервов мне стоило провести его в гетманы! Он же с военным делом если и знаком, то издали. Но наглец Станислав Любомирский, без absque omni exceptione[6], меня на таком посту совсем не устраивает, пусть он привел с собой больше всадников и пехотинцев, чем Казановский. С ним sponte sua[7] я уж точно не хочу иметь никаких дел. Хотя и приходится. Propter necessitatem[8]».
