Ибо явственно потянуло вдруг зловонным серным душком Хауберта-Кольчужки.
– Какое отношение все это имеет ко мне, друг мой Гильем? – осведомился Бертран.
– Прямое. – Теперь Гильем де Гурдон смотрел на Бертрана в упор. – Ведь это вы приманили сюда чертову свору наемной сволочи.
…Шуршащая в темноте солома, ломкий, еще детский, голос Итье: «А как вы будете избавляться от этого Хауберта-Кольчужки, отец?» Давняя тревога, давнее беспокойство… «Избавлюсь, коли надобность приспеет», – так, кажется, ответил тогда беспечный Бертран своему предусмотрительному сыну.
Вот и приспела надобность, Бертран, – избавляйся…
– Не понимаю, – повторил Бертран. – К чему все эти разговоры? На моих землях, насколько мне известно, эн Гильем, никаких брабантцев нет и в помине.
Гильем устало вздохнул. Конечно, он предвидел, что разговор примет именно такой оборот. Поэтому заранее приготовился Бертрана измором брать.
Разве не было постановлено более десяти лет назад, что ни один барон или вассал не потерпит нигде в своих владениях злонамеренных брабантцев? Разве не введены Папой самые строгие церковные наказания для тех шателенов, которые отказываются выступить с оружием в руках против наемнических банд?
И так далее…
Бертран слушает с показным участием. Пальцы задумчиво потирают подбородок, между бровей – складка.
– Да, да, – молвил наконец Бертран, дождавшись паузы. – Так что же, дружище, вы не можете избавиться от своих брабантцев и ищете моей помощи?
– От ВАШИХ брабантцев, мессен, – ледяным тоном возразил Гильем, ничуть не удивленный беззастенчивостью Бертрана де Борна.
– От моих? – искренне удивился Бертран.
И широко развел руками, точно желая показать, что никаких брабантцев в рукавах у него не прячется.
Гильем поднялся на ноги.
– Эн Бертран, я прошу вашей помощи и взываю к вашей чести, – произнес он подчеркнуто холодно. – На моей земле осел большой отряд наемников – сейчас не время разбираться, кто привел их в эти края и с какой целью. Они повсеместно чинят разбой и насилие, приносят страшные убытки. Мои люди стонут и молят меня о спасении.
Бертран тоже встал и дружески обнял Гильема.
– О чем речь, эн Гильем! Разумеется, я охотно помогу вам.
* * *
Граф Риго смертно скучал. Он сидел у себя в Пуатье. Надвигалась зима. Они с Адемаром Лиможским взаимно прекратили военные действия. Правда, Риго предлагал Адемару презреть наступление дождей и холодов и продолжить славные битвы по колено в жидкой грязи, но виконт – человек рыхлый, старый – отказался. По слухам, сын Адемара Гюи рвался в бой, но отец ему воспретил. За это граф Риго еще больше невзлюбил Адемара.
И вот нежданно-негаданно приезжает к графу Риго всегда желанный гость – Бертран де Борн. Отринув сплин и хандру, несется граф ему навстречу, сметая на пути мебель, прислугу и даже одну из прекрасных дам (зачем зазевалась, когда один истинный рыцарь очертя голову бежит к другому!)
Встреча оказалась радостной для обоих. Ибо эн Бертран привез то, в чем больше всего нуждался сейчас граф Риго, – маленькую победоносную войну.
Граф Риго бурно благословил небеса, ниспославшие ему такого друга, и засобирался в дорогу. На сборы ушло несколько дней. Риго обошел своих доблестных воинов и вассалов, повыдергал их из постелей, нагретых подругами и женами, объявил, что затевает новый поход. Надлежит защитить добрый люд, страдающий от зловредных разбойников. Народ воззвал к вассалам, а вассалы – к нему, их сеньору, славному графу Риго.
Словом, собралось общим числом примерно двадцать конных, да еще пятьдесят пехотинцев.
Граф был доволен.
И Бертран был доволен.
Так, лучась радостью и предвкушая знатную военную потеху, выступили из Пуатье и двинулись по направлению к Гурдону.
Кони ступали по раскисшим дорогам, разбрызгивали грязь сапоги пехотинцев. Из низко нависших над дорогой туч то и дело изливался холодный дождь. Кое-кто приуныл, но только не Бертран де Борн, который был весел, как птица.
Говорят, что именно в том походе, под равномерное чав-чав шагов, Бертран и сочинил свою знаменитую песню, которая начинается так: «Если б трактир, полный вин и ветчин…» Вскоре все воинство графа Риго распевало эту песнь во время переходов, ибо эн Бертран выразил в чеканных строфах как раз ту самую заветную мечту, которая в равной мере витала над конными и пешими.
Крестьяне войну не любят. Для мужланов любая война оборачивается только грабежом, а то и пожаром – неважно, кто идет через деревню, супостаты или освободители. Поэтому когда граф Риго добрался до Шарентона, его ожидала весьма угрюмая встреча. У Шарентона сговорились встретиться с эн Гильемом. Гильема еще не было; стало быть, придется осесть в этой деревеньке денька так на два-три и подождать, пока сеньор де Гурдон явится.
Ни вин, ни ветчин, как оно мечталось, тут, разумеется, не нашли, однако и голодными не остались. Мужланы злобились и таились, хороня от молодцов графа Риго припасы и девчонок.
Гильем лишь седмицу спустя пришел. Еще два дня после перехода отдыхал.
– Мужлан – существо звероподобное и исключительно хитрое, – заметил граф Риго, когда двое предприимчивых пехотинцев добыли трех свинок, припрятанных крестьянами в подвале местной часовни.
Съели свинок, и двинулось воинство дальше, в город.
В городе графа Риго ждали. Устроили торжественную встречу – с трубами и шествием городских старшин.
Проклиная городское самоуправление и чванливость «отцов города», вынужден был граф Риго выслушать следующее:
– пусть бы граф освободил эти земли от зловредных и злонамеренных брабантцев, как предписывают ему долг и Святейший Папа;
– пусть бы граф сделал это побыстрее;
– пусть бы граф на время похода не обременял эту землю налогами;
– пусть бы граф взял с собой некоторое количество воинов из числа городских ополченцев, с тем, однако, условием, чтобы означенные ополченцы оставались при войске графа до тех пор, покуда военные действия ведутся на таком расстоянии от городских ворот, что горожане смогли бы возвращаться после битвы на ночь домой;
– буде же война затянется на срок свыше трех седмиц, пусть граф выплачивает каждому ополченцу по полтора турских ливра в день;
– то же самое и в том случае, если война уведет войска в сторону от Шарентона, так что ополченцы не смогут каждый вечер добираться до города засветло.
Представляете?..
Восседает граф Риго в соборе святого Леонарда, что в центре этого несчастного городишки, слушает, как пятеро напыщенных членов магистрата громким голосом диктуют ему – графу Риго! – условия. Граф едва в лицо им не зевает. За спиной у Риго – его соратники, знатные рыцари. По правую руку – Бертран де Борн: светлые волосы, влажные от снега, липнут ко лбу, по губам улыбка блуждает, в глазах – холодный свет. По левую руку – Гильем де Гурдон, темноволосый, коренастый, в кожаной куртке, потемневшей от потеков, – брови хмурит, губу покусывает.
А перед ними – эти самые магистраты, вчерашние свинопасы, в черном сатине, с богатыми цепями на груди.
Смотрел, смотрел Риго, как они рот то открывают, то закрывают, бессмысленные звуки исторгая, а после рявкнул на весь собор:
– Давайте сюда ваших ополченцев и хватит болтовни!
Магистраты озадаченно замолчали. Потом один с легким поклоном произнес:
– А как же договор, мессен?
– Давайте! – нетерпеливо сказал граф. Ему подали, он небрежно подмахнул.
Магистраты переглянулись, но ничего не сказали. Осторожно взяли документ с графской подписью и выставили перед ним отряд местных ополченцев во главе с бравым долговязым парнем.
Поглядел граф на этого парня без приязни, но и отвращения не выказал.
– Ты, что ли, у них за капитана?
– Да, мессен, – вольно ответил парень.
– Как тебя звать? – осведомился граф.
Тот назвал свое имя – Дюран.
– Торговец? – спросил граф, заранее презирая этого Дюрана.
– Плотник, мессен.
Граф вздохнул, повернулся к Дюрану спиной – рукой ему махнул, чтобы шел следом.
И вот собралось примерно сто человек против без малого тридцати головорезов Хауберта-Кольчужки.
Хауберт, конечно, дураком не был и обстановку оценил быстро и по возможности трезво. Ибо вот уже месяц предавался капитан Кольчужка беспробудному пьянству.
Едва только узнал о собравшейся в Шарентоне армии, как сразу дал Хауберт своим молодцам приказ уносить без оглядки ноги.
Да только граф Риго тоже дураком не был. И подобный маневр со стороны Кольчужки предвидел заранее. Поэтому разделил свое воинство на две половины и пустился в погоню за наемниками, отрезая им путь на восток и на запад.
Так шли на север быстрым маршем. У мужланов уже ноги болели.
На второй день погони впереди замелькали темные точки – люди. Тотчас же граф велел остановиться и подкрепиться.
