20 августа 1991 года. Двадцать два часа десять минут. Московская область, Люберецкий район, микрорайон «Ковровый комбинат», Дзержинское шоссе
«Попавший в непонятное» (автор будет закавычивать специфические речевые обороты, наподобие «обзовись», дабы Взыскательный Читатель, привыкший к бланманже и розам, не требовал автора подать ему на серебряном блюде волюм словаря Ожегова… увы, «ведь хлеб, который жрете вы, ведь мы ж его — того, навозом…». Взыскательный Читатель, сидящий, один к трём, на табурете, изготовленном в ГУИНе — продаётся он в ИКЕА, ага — учи слова. Потому, как часом заедешь «Фан Фанычем» в «хату», «напорешь косяков»… на Руси Святой это быстро, и сума, и тюрьма!)…
Да, так вот, «попавший в непонятное», Кирпич не «менжевался»… Не «духовитому» пацану так долго было бы просто не выжить. Поэтому он со вкусом потянулся, расправил пошире, с хрустом, плечи, подвигал руками, обхватившими затылок… окрика «псарни» с заднего сиденья не последовало…
Ну, «ништяк». Щас я тебе устрою.
Хриплым, навек простуженным по дальним «командировкам» голосом Кирпич, «с выражением», начал:
Я с вас тащился! Может, от прихода
Ещё я оклемался не вконец;
Но я не прокачу под мурковода;
Короче, не бздюме — любви пизззздец.
Я с вас тащился без понтов кабацких,
То под вальтами был, то в мандраже;
Я с вас тащился без балды, по-братски,
Как хрен кто с вас потащится уже…
На заднем сиденье поначалу тихое хрюканье перешло мало-помалу в здоровый ржач…
Деликатно дождавшись, пока начальство утрёт восторженные слёзы, Кирпич (вот гадство, ведь только чуть — совсем чуть-чуть, но…) дрогнувшим голосом произнёс:
— Интересуюсь, гражданин начальничек, куда меня… в Бутырку или…
За спиной молчали.
— Понятно. Нет, воля ваша, «банкуйте»… только вот что я «обскажу»… «завалить» меня нетрудно. Только «нахер»? Я — «вор». У «хозяина» и у бедных — не крал.
Последнее не брал. На «дело» ходил — в «грабках» ни «волыны», ни «блудняка»[57] Кого «опускал»? Ну вот, «буратину» одного, Чубайса, который цветами «коммерсует»… Так он же сам «базарил», мол, «если ты доцент и у тебя нет бизнеса, то на кой черт ты мне вообще нужен!». А раз «коммерс» — плати! «Понял-понял»?
Жил я всегда по «понятиям»… Дело моё такое, воровское — бежать, а твоё, начальник, меня догонять… уйду — с кем останетесь? С этими «быковатыми» «махновцами»?
Кирпич с надеждой и тревогой, с замиранием сердца прислушался…
Сзади него очень серьёзно молчали… потом негромкий голос с трудноуловимым акцентом произнёс задумчиво:
— Вот как! У государства не брал, у бедного — тоже не брал. Прямо Робин Гуд, да? Это понятно… у государства как брать? Так за это указ «семь-восемь» враз зеленкой на лбу напишут! А у бедных — что возьмёшь?
Это потому ты такой добрый, что в стране богатенькие завелись, с которых поиметь можно… А попади ты «один на льдину», откуда что и возьмётся? Последнюю пайку «отныкаешь», «асмодей», «святое», потому как «умри ты сегодня, а я завтра» — что, не так? Так. Видал я, как ваши, «синяки», прямо у «помойки» «шлюмки» у «Фан Фанычей» отымали…
Кирпич досадливо дёрнул плечом:
— Начальничек, ты хоть раз в «кандее» «доходил»?
И тут же получил резкий ответ:
— Я? Да. Было дело.
Старый вор примирительно сбавил обороты «на полшишечки»:
— Ну вот, ты меня поймёшь… что я? Я ведь вашей власти не противник, подбираю крошки со стола, как таракан.
— Тараканы — они на своих лапках заразу разносят. Вот и ты, разносишь заразу стяжательства, взяточничества, вседозволенности… таракан, говоришь?
Ничего. Придется провести всесоюзную дезинсекцию.
Далее до Москвы все тягостно молчали…
Только в багажнике «без понятия» в крышку стучал «ложкомой» Слон:
— Не, я не поял… чё за беспредел? Адвоката! Адвоката мне!!
20 августа 1991 года. Двадцать два часа двадцать минут. Москва, улица Димитрова. Гостиница «Октябрьская»
Как и многие другие общественные организации, КПСС имела свою собственность, которой владела, пользовалась и распоряжалась по определению ГК РСФСР.
Управление Делами ЦК КПСС имело просто огромное хозяйство. Потребности этого хозяйства обслуживали также специальные цеха и производства на обычных фабриках и заводах, торговых базах и хранилищах. Собственно, подобные обособленные цеха и производства имелись повсеместно, где производилась продукция на экспорт. Там также были гостиницы, совхозы, молокозаводы, здравницы, автопарки, полиграфические комбинаты, авиаотряды, строительные и ремонтно-строительные организации, дачное хозяйство, больницы, поликлиники, мебельный комбинат и прочая и прочая.
Например, в каждом областном городе имелась гостиница под названием «Октябрьская», которые были гостевым фондом обкома или крайкома (это приезжает новый партработник — что же, ему у бабы Нюры угол снимать, пока ему квартиру по ордеру СЛ не оформят? Вот и жил пока в гостинице). В Москве таких гостиниц оказалось даже две.
Старая. Только знающие люди нелегко находили её «в переулочках Арбата». «Конспигация, батенька, конспигация!»
Новая, красно-белая, построенная югославами, была известна многим, так как красовалась открыто, не таясь, в доме № 24 на улице Димитрова, недавно обратно переименованной в Якиманку.
Ельцин Б.Н. эту гостиницу просто любил. В течение многих лет здесь за ним, как и за остальными первыми секретарями обкомов, крайкомов КПСС был бесплатно закреплён номер или даже два. В отсутствие Самого этими номерами свободно пользовалась его многочисленная Семья, члены которой часто навещали Москву, и его Дети, что было совсем не редкостью, так как они учились в московских высших учебных заведениях и заезжали туда развлекаться.
15 августа 1991 года (четверг). В этот день директор совместного советско-югославского издательско-полиграфического предприятия «Интербук» заключил долговременный договор с гостиничным комплексом «Октябрьская». Директор гостиницы с характерной для такой должности фамилией Крепостной Матвей Кондратьевич очень любил это словцо — «комплекс». И всегда ревностно следил, чтобы оно и писалось и произносилось при всяком упоминании гостиницы.
В пятницу 16 августа грузовик из американского посольства перевёз в гостиницу оргтехнику: пять компьютеров, два «Ксерокса», телефоны с автоответчиками и даже автоматическую кофеварку. Это сейчас вся эта техника стала вполне бытовой и доступной, а тогда она была далеко не обыденной, а очень даже редкой и дорогой.
17 августа (суббота) ушла на распаковывание перевезённого, замену розеток под компьютерные штепсели с заземлением, расстановку столов и вынос ненужных диванов, тумбочек и шкафов. Наиболее трудоёмким оказалось освобождение одной комнаты от огромного чистошерстяного ковра. Там, где работали компьютеры и прочая оргтехника, заряды статического электричества были совсем нежелательны. Кроме того, без этой исторической роскоши в комнате задышалось намного легче.
А вечером 20 августа прораб Перестройки, товарищ Яковлев со вкусом сидел в уютном двухкомнатном номере, обставленном заказной корпусной мебелью, сработанной на закрытом мебельном заводе.
Импортная мебель ещё со сталинских времён была категорически запрещена в любых помещениях (жилых и рабочих), принадлежащих КПСС. Опасались, видимо, отравляющих испарений от заграничных пород дерева или других скрытых сюрпризов. Поэтому мебель делали на собственном мебельном комбинате. Если требовалось, там могли сработать мебель любой сложности, в том числе и под любую заграничную. И не отличить.
Но это к слову…
Потому что товарищ Яковлев не просто сидел, но вычитывал собственноручно макет «Общей газеты», которую основали демократические журналисты и которую министр печати РСФСР зарегистрировал в течение двух часов!
Номер получился что надо… От заголовка «Революция продолжается!» — фото, Ельцин на танке — до «За Нашу и Вашу Свободу!» (фото — улыбающийся бородатый чеченец приставил нож к горлу коммунистического русского милиционера)…
Яковлев хотел по привычке поставить свою размашистую подпись и отправить макет в типографию газеты «Правда», где она должна была быть отпечатана миллионным тиражом… Но в этот момент в комнату вежливо постучали.
Яковлев презрительно, по-барски, надул губу — ох уж эти русские, далеко им до европейского сервиса:
— Войдите! — Но вместо улыбчивой, терпеливой на щипки и шлепки горничной в накрахмаленном белом передничке с кружевами перед академиком общественных наук появился смутно-знакомый ему генерал… а, вспомнилось, книжки ему доставлял в кабинет, по особому списку. Только он вроде бы был полковником?
