Но так хорошо, как с Любавой, мне не было никогда и ни с кем. С первого же раза, когда мы сошлись на траве-мураве под дуплом гигантского дуба, это было полное, стопроцентное попадание. Мы с Любавой «попали» друг в друга – тут не было сомнения.
Женщина может быть писаной красавицей, умницей и интеллектуалкой. Может обладать ногами Наоми Кемпбелл и сексуальностью Анжелины Джоли. И вы охотно признаете все это и будете хоть всю жизнь уговаривать себя, что вам с ней хорошо. Но потом в один прекрасный день появится та, с которой вы «попадаете» друг в друга во всем, – и тогда вы погибли!
За годы своих московских любовных похождений я догадывался, что это так, но испытать подобное, этот феномен мне довелось только сейчас, на киевском сеновале десятого века от Рождества Христова. Здесь, среди пахучего сена, полуголодный и усталый, я встретил свою настоящую любовь.
Не знаю, чувствовала ли моя подруга в тот момент то же, что и я. Может быть, нет, потому что у женщин такие вещи происходят как-то по-другому. Но действовала она по-настоящему умело, потому что уже через пять минут мое лирическое настроение снова сменилось боевым и тело мое воспряло для новых схваток, в которых я должен был смело потягаться с сонмом мужчин, владевших воспоминаниями и фантазиями моей подруги.
Я должен был победить их! По-настоящему женщиной можно овладеть, лишь вытеснив из ее сознания всех других мужчин, которых она знала или о которых мечтала. И чем заменить их? Собою одним. Это нелегкая задача для ума и для тела.
– Теперь ты довольна? – спросил я, когда мы прошли по второму кругу и Любава, успокоившись, лежала в моих объятиях. Перед глазами у меня шли черно-красные круги, а сердце готово было выскочить из груди и бухало там, словно кузнечный молот.
– Теперь – да, Солнышко, – умиротворенно промурлыкала девушка и хихикнула о чем-то своем.
– Ты ведь так и не ответила мне, не назвала свое настоящее имя.
– Да? – снова хихикнула она и прижалась ко мне своим все еще обжигающим телом. – А мне показалось, что я ответила. Разве нет?
– Но я не услышал. Ты как-то невнятно ответила, я не понял.
Она поцеловала меня в шею, потом взялась зубами за мочку уха и потянула на себя.
– Разве ты еще не догадался? – сказала она. – Солнышко, какой ты ненаблюдательный. Первое имя ведь дают по внешности. Ты заметил, какого цвета у меня глаза?
– Тебя зовут Серые Глаза?
– Сероглазка! – сказала девушка и, больно укусив меня за ухо, засмеялась. – Как же ты сразу не догадался! А еще пришелец из другого мира…
* * *
В эту ночь мне снова снился сон, который я запомнил. Мы с отцом шли рядом по огромному полю, засеянному алыми маками. День был очень ярким, с голубым небом и разлитым под ним морем красных цветов, расстилающимся беспредельно, за горизонт. На горизонте алый цвет сливался с голубым, и там, как будто в мареве, видна была тонкая линия всех цветов радуги, протянувшаяся от края и до края. Не бывает в мире живых людей таких беспредельных пространств!
На этот раз я снова отчетливо осознавал, что это – сон, а не реальность, и так же осознавал, что он снится мне неспроста.
Видя отца, чувствуя его рядом с собой, я испытывал тревожное чувство: мне хотелось его о многом спросить, но я не решался. Не потому, что боялся спросить, а попросту не мог сформулировать вопросы. О чем спрашивать, когда все непонятно?
– Ты молодец, – послышался наконец голос в моих ушах.
– Я все делаю правильно? – спросил я, испытав внезапную радость.
– Ты ничего не делаешь, – раздался спокойный ответ. – Вот поэтому и молодец.
– Папа, тебе нравится Любава? – вдруг спросил я, задав вопрос, волновавший меня в ту ночь сильнее всего.
– Это неважно, – ответил голос, и я ощутил пустоту, разочарование.
Чего же тогда хочет отец? Зачем он здесь и что хочет сказать мне? Или это я должен что-то сказать ему?
Мы не шли по полю. По крайней мере, ног своих я не чувствовал и не видел. Мы с отцом как будто медленно плыли в алом цвете, низко паря над землей.
Странно, в реальной жизни я никогда не бывал на маковом поле. Да и вряд ли это вообще возможно, если ты не занимаешься изготовлением наркотика. Посевы мака жестко контролируются. И почему папа избрал именно такой антураж для нашей встречи? Насколько я помню, он никогда не был любителем всяких излишних эффектов.
– Зачем я здесь, папа? Что я должен делать?
– Делать ничего не нужно, – сказал он. – Да ты и не можешь ничего сделать. Разве ты еще не до конца ощутил свою беспомощность?
О да. Ощутил в полной мере. До такой степени, что чувствовал себя раздавленным и уничтоженным. Игрушкой в руках непонятных мне сил.
– Ты нужен мне здесь, – сказал отец. – Ты должен совершить свою работу, для которой предназначен.
– Кем предназначен?
– Мной, – ответил он и надолго замолчал. Во сне невозможно контролировать время, но мне казалось, что прошла вечность, прежде чем до меня дошла следующая информация.
– Ты очень нужен в этом времени. Так было задумано с самого начала, и теперь пришел твой черед сыграть свою роль.
Мы продолжали двигаться бок о бок, и вдруг я сообразил, что отца не вижу, а лишь ощущаю его присутствие рядом с собой. Интересно, он снова в своем парадном офицерском мундире?
Я попытался повернуть голову, чтобы увидеть отца, но тщетно. Я знал, что рядом со мной – он, но голова моя не поворачивалась в нужном направлении. Во сне человек не владеет своим телом, это известно. А вот мыслями своими владеет, если постарается. Я напрягся изо всех сил и сформулировал свой вопрос, показавшийся мне в тот момент самым-самым главным.
– Папа, – спросил я, с трудом выговаривая слова, – я когда-нибудь вернусь в Москву? В свою обычную нормальную жизнь?
– Вернешься, – ответил он. – Только это совсем не главное. Напрасно ты так думаешь. Самое главное для тебя – здесь, потому ты тут и находишься. Когда сделаешь свою работу, то вернешься обратно. Но это будет уже совсем неважно.
– А кто переместил меня сюда?
– Я, – послышался голос. – Конечно, я. Кто же еще? Ведь ты нужен мне.
Теперь я увидел его. Папа стоял передо мной все в том же парадном лазоревом мундире, в каком я редко видел его в жизни. Зачем он так оделся?
Я не задал вопроса о мундире, но папа услышал меня.
– А какая разница, Володя? Может быть, потом ты увидишь меня и по-другому. Это будет зависеть от тебя.
Отец улыбнулся и похлопал меня по плечу. Я ощутил тяжесть его руки, как материального предмета. В детстве он часто так делал, хлопал меня по плечу, когда хотел выразить удовлетворение мной.
