– Имеешь ли ты, Мария, намерение доброе и непринужденное и крепкую мысль взять себе в мужья этого Иоанна, которого здесь пред собою видишь?
Молодая черкешенка непроизвольно стрельнула глазами на будущего супруга.
– Имэю, чэстной отчэ!
– Не давала ли обещания иному мужу?
– Нэ давала!
Дождавшийся своего выхода диакон немедленно возгласил, наверняка оглушив своим могучим басом всех стоящих рядом с ним:
– Благослови, владыка!!!
Мало кто заметил, как непроизвольно вздрогнул и чуть подался назад наследник великого государя царевич Димитрий.
«Ч-черт! И это ведь он еще вполсилы выдал, постеснялся отца да Макария оглушить».
Осторожно скосив глаза влево, а затем и вправо, отрок вообще не заметил никакого недовольства на боярских и княжеских лицах – одно сплошное почтение и верноподданническую радость за своего государя. Пользуясь тем, что все слушают хоровое пение Великой ектении[77], он потянулся мыслями и чувствами к среднему брату, стоящему на два шага позади него. Привычно и довольно быстро (наработал все же потихоньку сноровку!) произвел диагностику, довольно приподняв кончики губ напоследок, – приятно, когда твои усилия дают столь четкий положительный результат! Нет, до позиции «здоров как бык» было еще далеко, но по сравнению с тем, что наблюдалось прежде, даже «более-менее здоров» уже было немалым достижением. Оставив Ивана в покое, старший брат легко дотянулся до сестры. Недовольно дернул бровью, немного повернулся – так, чтобы видеть ее краешком глаза, и надолго замер безучастным наблюдателем происходящего перед ним церковного таинства. Ожил наследник ненадолго и всего один раз – когда владыко Макарий, увенчав головы брачующихся золотыми венцами, с нотками торжественности стал говорить:
– Венчается раб Божий Иоанн с рабою Божией Марией, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь!
Внимательно пронаблюдав, как у него появляется вполне законная мачеха, и тихонечко вздохнув в ответ на тройное благословение митрополита:
– Господи Боже наш, славою и честию увенчай их! – царевич опять едва заметно поморщился от густого баса диакона, буквально рявкнувшего в боярскую толпу:
– Будем внимать!!!
Словно извиняясь за эту звуковую агрессию, Макарий довольно мягко провозгласил:
– Мир всем!
Довольно неприметный чтец тут же поддержал это заявление:
– И духу твоему.
Но диакон опять все испортил, во всю грудь прогудев предельно низкое:
– Премудрость!!!
После этого он все же поумерил свое усердие, и дальнейшее чтение Евангелия от Иоанна, сугубой ектении и прочих молитв происходило ровно и относительно тихо, не отвлекая больше Дмитрия от лечения своей сестры. К Федору… М-да, честно говоря, к нему он пока попросту не знал, как подступиться. Энергетика непонятным образом перекорежена, Узор в районе головы выглядит как какой-то большой и изрядно перепутанный клубок шерсти, часть духовных линий странно истончена – неудивительно, что мальчик в основном ест да спит. Нет, кое-какие идеи по кардинальному лечению всего этого безобразия были, но применять их на брате, предварительно не проверив?.. На такой риск он пойти не мог. Так что оставалось лечить, но очень медленно и осторожно, семью семь раз отмерив любое свое действие, или… Или найти несколько подопытных свинок человеческого рода, на которых и отработать все вызывающие сомнения моменты. Собственно, искать надо даже не их, а хороший такой повод навестить обширные подвалы Разбойного приказа. Сажают туда только особо проявивших себя в многотрудном ремесле грабежа и убийства, так что среди относительно «невиноватых» и «оклеветанных» работников кистеня и топора наверняка найдется подходящий душегуб – такой, чтобы прямо по горло в крови своих жертв. Может, даже и не один. Опять же по сравнению с тем, что их обычно ждет в качестве наказания за разбойные подвиги, любые медицинские опыты покажутся верхом гуманности: никакого тебе закапывания по шею в землю, с последующим медленным удушением от сдавливания груди; вдумчивого четвертования на плахе; нещадного битья кнутом, когда всего за десяток ударов спина превращается в лохмотья кожи и мяса с просвечивающей сквозь них костью; ну или там сажания на заботливо смазанный жиром кол…
– Чашу спасения приму и имя Господне призову!
Плавно пропев-проговорив положенные слова, митрополит Московский и всея Руси взял новобрачных под руки и трижды провел вокруг аналоя[78], а хор дружно поддержал своего владыку негромким исполнением тропарей[79]. Затем Макарий остановился напротив великого князя и двумя руками аккуратно приподнял его венец.
– Возвеличься, жених, как Авраам, и будь благословен, как Исаак, и умножься как Иаков, шествуя в мире и исполняя в правде заповеди Божии!
Первый венец вернулся на место, а иерарх церкви потянулся за вторым.
– И ты, невеста, возвеличься, как Сарра, и возвеселись, как Ревекка, и умножься, как Рахиль, веселясь о своем муже, храня пределы закона, ибо так благоволил Бог.
Удивительно точно поймав момент, все тот же диакон на удивление тихо предложил:
– Господу помолимся!..
Хор тут же подхватил это начинание, удивительно мощно и торжественно провозгласив:
– Господи, помилуй!!!
Момент, когда венцы все же сняли, наследник самым позорным образом пропустил, завершая свои манипуляции с энергетикой сестры. Зато, выполнив программу-минимум в то краткое время, пока владыко Макарий читал отпуст, Дмитрий самым внимательным образом разглядел новую семейную пару. Отец, весь в предвкушении пира и последующей за ним первой брачной ночи, выглядел весьма довольным и даже радостным. Счастливая невеста такого энтузиазма на окружающих не излучала, но и особо убитой, пожалуй, тоже не выглядела, – зато в мягких еще чертах молодой черкешенки все явственнее проступало что-то вроде: «Вы все – грязь под моими ногами!» Это выражение ненадолго пропало, когда все присутствующие подходили поздравить новобрачных, и один раз сменилось легким смущением при виде двух старших братьев: Салтанкула, еще три года назад поступившего на службу к ее мужу и тогда же крещенного в Михаила с одновременным получением титула князя Черкасского. И Булгерука-мурзы, одного из сыновей верховного валии Малой Кабарды.
– Димитрий Иоаннович!..
В руки наследника сунули золотое блюдо, богато изукрашенное орнаментом и чернью, и выразительно посмотрели в сторону его мачехи. Младшие царевичи остались в сторонке – тем более что они уже заплатили положенную «дань», одарив Марию сразу после ее крещения небольшими нательными крестами, изукрашенными алмазами и жемчугом.
