– По твоей ложбине, Гена, койоты погонят косуль, – объяснил Егор. – Завалишь, сколько сможешь, но не больше трёх…. По моему распадку пойдёт небольшое лосиное стадо. Нам рогач отходит, Савелию с подчинёнными – две самки. Так вот договорились…. Прекращаем болтать! Лежи спокойно, наблюдай и не зевай. Я метров на пятьдесят в сторону отойду, там позиция удобней…. Удачи!
Чуть подмораживало, утреннее солнце пряталось в светло-сиреневых облаках, воздух был холодный, северный, явственно пахло родниковой водой. Абсолютная тишина тоненько звенела и – словно пухлой ватой – плотно закладывала уши. Весь открывающийся взгляду природный пейзаж прочно ассоциировался со словами «студёный» и «хмурый»…
Егор внимательно наблюдал за своим распадком, старательно вслушивался в тишину, размышлял о событиях, произошедших за последние два с половиной месяца. Мысли, приходящие в голову, упрямо подталкивали к одному и тому же неприятному выводу: – «Всё происходящее с ними – чей-то изощрённый, жестокий и хорошо спланированный эксперимент…».
Оставалось понять сущую ерунду, пустяк, всего-то ничего: – «Кто же конкретно стоит за всем этим? И какие преследует цели? Локальные, например, или конечные…». А вот вариантов сколько-нибудь разумных ответов что-то не наблюдалось. Никаких вариантов, собственно. Только неразрешимые вопросы – без малейших намёков на разумные ответы…
Наконец, сразу с нескольких сторон донёсся тоскливый вой – это четвероногие загонщики приступили к выполнению своих прямых должностных обязанностей. Ещё через десять-двенадцать минут Егор заметил на входе в лощину неясные крохотные фигурки, которые в скором времени преобразовались в лосиное стадо, состоящее из шести голов.
Первым по распадку уверенно следовал, нервно поводя тёмными ноздрями и с недоверием оглядываясь по сторонам, большой, буро-пегий лось. К его тугим бокам испуганно жались две ещё совсем молоденькие самки – палевые, с редкими чёрными проплешинами. За ними неуклюже семенили два смешных голенастых лосёнка. Замыкала же походную колонну старая горбатая лосиха. Отстав от лосиного стада метров на сто тридцать, неторопливо и вальяжно трусили, изредка негромко подвывая, три красных койота – словно бы подгоняя преследуемых.
«Жалко, конечно, дуриков парнокопытных!», – известил внутренний голос. – «Но в нынешней конкретной ситуации ни до слюнявых сантиментов, самим бы дожить до весны…. Ты, брат, кстати, уже определился по персоналиям? Кого пощадишь из взрослых лосей?».
Подумав секунд десять, он тщательно прицелился и плавно надавил на спусковой курок. Хватило всего трёх выстрелов: бил одиночными, со ста пятидесяти метров, сверху вниз, целясь под левые лопатки. Рогач и две молодые самки неподвижно застыли на бело-сиреневом снегу. Койоты тут же остановились, но не убежали, а сели на свои куцые хвосты и завыли с удвоенной энергией.
Старая лосиха, оставленная Егором в живых совершенно сознательно – как идеальная нянька для маленьких лосят, уверенно рванула вперёд, огибая по широкой дуге тела своих погибших сородичей. После недолгого замешательства и лосята, неуклюже подпрыгивая, устремились следом за ней.
Через несколько минут остатки лосиного стада окончательно скрылись из вида. С той стороны, где в засаде лежал Генка, загремели новые выстрелы…
Трофеи разделили – в полном соответствии с предварительными договорённостями. Свою часть добычи славяне освежевали, разделали, разрубили на крупные куски (всё это время койоты дисциплинированно сидели в сторонке, тоненько поскуливая), перетащили в пещеру.
– Сашка – часовая! Сеня и Петро, займитесь жилами и сухожилиями, – велел Егор. – А вы, девчонки, обработайте шкуры: тщательно и старательно соскоблите весь жир и кровь, помойте, ненадолго повесьте у тёплой печи, пусть подсохнут немного. Потом сделаем крепкий дубильный раствор, замочим…
– Что будем потом делать со шкурами? – поинтересовалась Вера Попова.
– Можно всем обшить валенки отдельными кусками, чтобы в сильные холода было теплей, а во время оттепелей обувь меньше промокала, – предложил Егор. – Можно использовать и по-другому. Потом решим…. А сейчас мы с Генкой пойдём оборудовать баню, давно уже обещали.
Баня располагалась в одной из подземных прямоугольных ниш: три метра на три с половиной. Из камней и специальной красной глины они – три недели назад – выложили четвёртую стену, предусмотрев место для дверного проёма. Наспех – из подручного материала – сколотили некое подобие дверной коробки с хлипкой дверцей. Вот, собственно, и вся баня…
Первым делом в жаркой печи, которая разделяла спальню – по половым признакам – на два отделения, дежурные по бане, назначенные отдельным приказом, калили специальные камни и грели воду. Потом носили в широком бронзовом котле красные, пышущие жаром камни в банное помещение, и раскладывали их на естественной каменной полке. После этого старательно таскали во всевозможных ёмкостях горячую воду, заполняя большое деревянное корыто – литров на сто двадцать – выдолбленное Сеней Брауном из ствола толстой старой липы. Второе аналогичное корыто предназначалось для холодной воды. Вот такая нехитрая технология…. Впрочем, если на раскалённые камни регулярно поддавать горячей воды, то можно было даже и париться. Только вот банный жар очень быстро выходил – через широкие щели в грубо укреплённой дверной коробке.
Генка снял дверь с кожаных петель, аккуратно прислонил её к стене и озадаченно почесал в затылке:
– Чего это нашло на тебя, командир, с этим внеплановым ремонтом? И так всё было вполне нормально, не графья, чай, а обычные славяне…. Других важных дел нет, что ли?
Пришлось доходчиво объяснить Федонину – относительно второго, очень важного предназначения банного помещения.
– Здесь наши девчонки рожать будут? – изумился Генка. – Это полностью меняет дело! Тогда придётся постараться на совесть! Тогда мы тут оборудуем такой родильный дом, такой…, настоящий дворец! – потерянно замолчал, не находя нужных слов.
Они работали без перерывов часа четыре с половиной: Генка полностью разобрался с дверью и дверной коробкой, Егор занимался оборудованием широких и удобных банных полков.
– Эй, командир, давай я тебя сменю! Меня Александра прислала, – в дверной проём просунулась черноволосая голова Петра Нестеренко. – Там, у самого входа в пещеру, тебя Савелий дожидается, поболтать, наверное, хочет…
Егор выбрался из пещеры, тихонько прикрыл за собой дверь. Савелий сидел на толстом берёзовом чурбаке рядом с дровяным навесом. Из-за бровки, где начинался пологий склон, выглядывали чёрные любопытные носы койотов. Вокруг ленивого костерка важно разгуливала Санька – с автоматом наперевес, нахлобучив на голову самодельную бобровую шапку и демонстративно отворачиваясь от Савелия в сторону.
