— Он-то тебя и послал.
— Да.
— Красивый мужчина, небось?
— Ничего, — сказал Хелье. — Не очень. И сварливый часто.
— Молодой?
— За пятьдесят.
— То есть, дук Йарослафф, — предположил Бенедикт.
— Ты проницателен.
— Что ж. Передай ему на словах мою благодарность. Писать я ему опасаюсь, сам понимаешь.
— Да. Но — услуга за услугу.
— Говори.
— Ты отправляешься в Венецию, не так ли?
— Да, завтра утром.
— Замечательно, — одобрил Хелье. — Я тебе завидую.
— Да. Красивый город.
— Не мог бы ты взять с собой еще кого-нибудь, в дополнение к твоей свите?
— Если не много народу…
— Нет, всего двоих. — Хелье подумал. — Или троих. Еще не знаю. Мне ужасно понравилась твоя давешняя речь. Ты превосходный оратор и великий проповедник. Похоже на… даже не знаю, сказать на Аристофана похоже — не сказать ничего.
— Благодарю. Теперь пожалуйста, чуть подробнее по поводу Полонии, если тебя не затруднит.
Они смотрели друг другу в глаза.
Почему Бенедикт сразу поверил Хелье? Наверное потому, что это его ни к чему не обязывало.
— Полонию должен был выручить Конрад Второй, — сказал Хелье.
— Да, но он говорит, что не может дать ни солдат, ни денег. Предложил тысячу пехотинцев. Я согласился, но для Полонии это маловато. Мне вернуться в Рим — как раз хватит.
— Затем Полонию должен был выручить ты сам.
— Нет средств. Все уходит на раскрытие заговоров, интриги, взятки, развлечения, и удовлетворение моих личных мстительности и коварства, — Бенедикт сделал постное лицо. — Полонии мог бы помочь твой дук.
— Но делать этого не станет.
— Почему?
— Не знаю, — честно признался Хелье. — Что-то личное, кажется. Какие-то нелады с нынешней династией.
— Тогда дело плохо. Бедная Полония!
— Насколько я понимаю, — сказал Хелье, — нужны средства, чтобы польские окраинные воеводы, сидящие по своим поместьям обиженные, поднялись бы на защиту христианского принца.
— Да. Средства, по-видимому, немалые, поскольку поляки просты только с виду.
— Мне кажется, я знаю, где такие средства могут иметься, — сказал Хелье. — И я попробую…
— Ты волен поступать так, как считаешь нужным. Со своей стороны хочу тебя заверить, что христианин на троне Полонии в данный момент — предел моих мечтаний. Какая неприятная вещь, однако — политика!
Бенедикт откинулся на шезе, рассматривая Хелье.
— Ты хорошо стреляешь из лука? — спросил он неожиданно.
— Так себе.
— Жаль. Мне нужен персональный лучник, которому я мог бы доверять. Ну так где ж они, мои новые попутчики?
— Сейчас будут. Подожди немного.
Хелье прошел через зал заведения, открыл дверь, и сделал кому-то знак. Вскоре в заведение вошли Нестор и Маринка. Хелье повел их прямо к Бенедикту.
— Ого, — сказал Бенедикт, поднимаясь. — Это… да…
— Что-то не так? — спросил Хелье.
Бенедикт сделал ему знак приблизиться вплотную и сказал на ухо:
— Рыжая она… моя свита терпеть не может рыжих… они думают, что все рыжие женщины колдуньи, и их не разубедишь. А парень симпатичный. Парня возьму, а ее — нет. Ее просто убьют ночью, пока я сплю.
Варанги к свите не сунутся, подумал Хелье. А помимо варангов Нестору, то есть Эржбете, опасаться некого. А уж Эржбета проследит, чтобы к Нестору, то есть к Маринке, не приставали — да заодно уж и к Нестору.
— Я дам ей провожатую, — сказал он. — Она тоже рыжая, но больше седая… И очень, очень суровая.
— Хорошо, — быстро и тихо согласился Бенедикт. — Могу ли я узнать, как зовут посланца киевского дука, которого я устраиваю?
— Хелье.
— А парня, который к нам присоединяется?
— Нестор.
— Красивое имя.
— А женщину…
— Это все равно. Парень, очевидно, твой друг, поэтому даю тебе слово, что до Венеции он доедет целым и здоровым.
— Он мой сын.
— Тогда еще и — неприкосновенным. А что эти рыцари здесь ищут, не знаешь, случайно?
— Королевскую казну кто-то обчистил. Не обращай внимания.
— Ты имеешь в виду, что в казне этой были деньги? — спросил Бенедикт, развеселившись.
— Что-то было. Нестор!
Нестор, озираясь опасливо, посмотрел на отца. Хелье подошел к нему и отвел его в сторону.
— Слушай, Нестор. До Венеции вы доедете без приключений. Найдешь там моего поверенного, зовут его Джулио Мероло. Запомнил?
— Джулио Мероло.
— Он купец. Вот тебе письмо к нему. Возьмешь у него столько, сколько тебе нужно. И прямиком в Болонью. Через несколько месяцев я там буду, и если узнаю, что ты все это время бездельничал, надеру уши.
— Отец, я… видишь ли…
— Ну?
— Я про Маринку…
Хелье покачал головой. Кто о чём.
— Я, честно говоря… В общем, она мне надоела.
— Так это еще лучше, — сказал Хелье. — Доедете до Венеции, а там она с матерью поедет куда-нибудь. А ты в Болонью, и учись.
— Я не об этом. Я бы хотел на ней жениться.
— Тебя не поймешь.
— Но она не хочет.
Хелье сделал строгое лицо.
— Разберетесь сами, — сказал он. — Хватит с меня. Я… э… уважаю твой выбор, или как там… Вон сидит наш давешний проповедник, надо бы его попросить повторить… про отцов и сыновей…
— А то, что ты человек Ярослава, я давно подозревал.
— Я не человек Ярослава. Я сам по себе.
— Но ты все равно смешной и забавный. Рад тебя видеть, и расставаться не хочется.
Хелье засмеялся и обнял Нестора.
* * *
— Сейчас Хелье попросит тебя встать и зайти в заведение, — сказала Мария шепотом на ухо Эржбете. Обе лежали на животах, укрытые холстиной. — Тебе придется куда-то ехать, возможно в Венецию. Это ничего. Но ты сама понимаешь — пока Рагнар жив, нам с тобой есть, чего опасаться. Сейчас к нему подступиться нельзя. Но выбери день, и выбери момент.
— Да, — тихо ответила Эржбета.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. СТАРАЯ РИМСКАЯ СТРАДА
За два квартала от городских ворот Хелье перегнулся назад и потрогал рукой чью-то голову, или плечо, прикрытое холщовой тканью. На дне повозки зашевелились, заерзали, и приняли сидячее положение — Казимир, Кшиштоф, Мария, и Лех.
— Почти, — сказал им Хелье.
Затем он подогнал повозку к южным воротам, чугунным, врезанным в деревянную городскую стену, и помахал усиленной десятью лучниками страже.
— Куда путь держим? — спросила стража.
— В Бельжик, — ответил Хелье.
— Почему ж через эти ворота?
— В обход, а то на севере разбойников много.
— А вы случайно не те, что казну обокрали?
Хелье засмеялся.
— Если бы мы обокрали казну, мы бы ехали сейчас не в Бельжик, а в Венецию хвестовать.
Раздались смешки, стражники оценили шутку. Они тоже хотели в Венецию хвестовать.
— А все-таки проверить надо, — сказал один стражник.
— Проверяйте.
Стражник обошел повозку, приподнял холстину, потрогал пикой дощатое дно.
— Да, — сказал он. — Если и обокрали казну, то не короля нашего, а пейзана какого-нибудь. Ничего у вас с собой нет. Эй, там! Пропустите их! Лишние рты едут!
Стражники засмеялись и открыли ворота.
В деревушке на берегу Сейнен, уже в сумерках, Хелье продал перевозчику повозку и лошадь за треть цены, а затем выдал ему золотом значительную сумму, за которую перевозчик согласился везти всю компанию не на другой берег, а по петляющей Сейнен на север несколько миллариумов, с условием, что Хелье будет помогать грести.
Кшиштоф в первый раз за все это время застонал, когда Казимир, Лех и Хелье переносили его в лодку.
Мимо Шайо они проследовали уже в полной темноте, и еще через час прибыли в окрестности Сен-Дени. Знаменитой базилики там еще не было, было лишь кладбище с прахом двух Клови.
В полумиллариуме от кладбища ютились несколько мезонов — брошенное поселение. Тем не менее, в одном из мезонов горела свеча, а позади располагались стойла. Стуком в дверь Хелье разбудил задремавшего на шезе хозяина — человека пожилого, степенного, и явно шведского происхождения. Протиснувшись внутрь, Хелье показал хозяину сперва амулет на серебряной цепочке, с изображением сверда и полумесяца, а затем бумагу, на которой значилось:
«Предъявителю выдать любые повозки и столько лошадей, сколько он потребует. Добронега».
Хозяин отпер шкаф, достал из него несколько бумаг, нашел нужную, и тщательно сверил почерк. Почерк оказался неподдельным.
— Мне нужна прочная крытая повозка с парой лошадей, — сказал Хелье.
— Сейчас будет.
— А бумагу?
— Бумагу я оставляю у себя.
— Зачем?
— Такое правило. На каждой подставе нужна новая бумага. А иначе каждый желающий по одной бумаге будет годами ездить туда-сюда, даже если в немилость впадет.
Хелье не стал спорить. Ему не было жалко бумагу — таких бумаг, если нужно, у него будет хоть сотня, подумаешь! И хотя ему было теперь не до смеха, он все же представил себе, как встречает какого-нибудь рядового Неустрашимого и передает ему бумагу, в которой значится, «Получателю сего завтра в полдень пойти и дать пенделя Конраду Второму. Добронега».
