одни перчатки. Послезавтра они мне не помешают».
Снова взглянул на будильник.
Вздохнул.
— Хотя… вру, — вслух сказал я. — Перчатки мне понадобятся уже завтра.
* * *
В воскресенье Виктор Егорович Солнцев совершил очередной шаг к будущей «славе» (и к удостоверению члена Союза писателей СССР): он дописал заключительную главу своей первой повести-сказки (в честь такого события они с Надей немедленно распили бутылку вина — мне и Павлику досталось по бутылке «Тархуна»). А в понедельник (в Рождественское утро) я зачитал концовку повести юным фанатам папиного творчества. И вместе со своими приятелями порадовался тому, что Игорь Гончаров завершил первый год обучения в Школе магии и волшебства. Я объявил: Виктор Егорович пообещал, что приключения героев его повести продолжатся уже на следующей неделе (папа сказал, что в субботу приступит к написанию второй части, а пока он «обдумывал сюжетные ходы»). И сообщил собравшимся в квартире Солнцевых детям, что сегодня в честь окончания повести «моя мама и Пашкин папа» устроят для нас праздничное застолье.
После работы Надя принесла в квартиру Солнцевых два масленых торта. А Виктор Солнцев на радость прожорливому Вовчику купил в кулинарии три десятка булочек и пирожков. К приходу «взрослых» я запёк две тощие курицы. Павлик, Валерка, Зоя и Света помогли мне накрыть на стол (Вовчик в это время «следил, чтобы куры не пригорели»). За стол мы уселись, едва пришли Надя и папа. Обсуждали ожидаемые события первого учебного дня (новогодние каникулы пока не завершились) и папину повесть. Дети наперебой подсказывали Виктору Егоровичу, что, по их мнению (и согласно уже озвученному мной ранее варианту), произойдёт на второй год обучения с Игорем Гончаровым и его приятелями. Потребовали, чтобы автор добавил в своё творение больше «любви» (посоветовали девочки) и «драк» (на этом настояли мальчишки). Я же предложил отцу подробнее осветить в книге роль пионерской организации в воспитании будущих волшебников.
Вечером после застолья мы шумной компанией прогулялись до автобусной остановки: посадили в троллейбусы Валеру Кругликова и Свету Зотову. Потом мы с Вовчиком проводили до подъезда Зою Каховскую. Вот только в этот раз я не позволил рыжему болтуну идти домой в одиночку — заявил ему, что прогуляюсь вместе с ним («подышу воздухом» и «растрясу набитый живот»). Зоя поцеловала меня в щёку и побежала домой отогревать замёрзшие пальцы и щёки. А Вовчик обрадовался моей компании. Охотно отвечал по пути к своему дому на мои вопросы, болтал без умолку. Подтвердил мне, что ближайшая тренировка у него послезавтра. Сообщил, что уже «обзвонил парней»: напомнил тем, чтобы принесли в среду деньги «за боксёрские рубашки». Но дозвонился он не до всех (у некоторых и вовсе не было дома телефона) — к этим «ребятам» он «прогуляется» завтра, лично напомнит их родителям, что нужно «сдать» по девятнадцать рублей на «адидасы».
* * *
Ещё утром я задумался над вопросом: в первый ли раз я в этом году пойду в школу (зимние каникулы заканчивались десятого января). С одной стороны, в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году в прошлой жизни я уже учился (те учебные дни почти не запомнил: они были лишь фоном для других событий в моей тогдашней жизни). Вот только в «тот» раз в школу пошёл другой я: Павел Солнцев, а не Михаил Иванов. Нынешний Павлик уже не походил на меня. Он не пережил всех тех кошмаров, что выпали на мою долю «той» осенью. Не помню, чтобы в «те» зимние каникулы я так часто улыбался — чаще плакал. А у «этого» Павлика в начале января я ни разу не видел на лице слёз; зато не раз слышал его звонкий смех. Вот и сегодня, восьмого января, по пути к Дворцу спорта я размышлял о том, что шёл в «Ленинский» не в сотый и даже не в тысячный раз. Однако Миша Иванов всё ещё казался там новичком. И я гадал: скажется ли этот факт на осуществлении моего плана по спасению Вовчика.
В нынешнем тысяча девятьсот восемьдесят пятом году первая тренировка по самбо началась для меня на сутки раньше, чем в прошлом (занятия в младшей группе стартуют завтра). Моя память не сохранила информацию о том, что в том году первое занятие в секции у Дениса Петровича Верховцева чем-то сильно отличалось от прочих. Мне казалось, что тогда «всё было, как обычно». Поэтому я удивился, когда обнаружил: на первую «треню» в новом году из всей «третьей» группы пришли только двенадцать спортсменов — включая меня и трёх девчонок (Зою Каховскую, Свету Зотову и Леру Кравец). «Восемь человек», — подсчитал я столпившихся в углу зала парней (не учёл себя). Вспомнил окружившую Вовчика в моём «видении» компанию: в ней было около десятка парней разных возрастов (большая и шумная стая, при мысли о которой я вновь ощутил в руке тяжесть «Вальтера» и даже пальцем поискал спусковой крючок). Меня заметил Лежик, махнул рукой.
— Миха, иди к нам! — крикнул Васильев. — Покажи ещё разок этот свой хитрый приёмчик! Тот, что с поворотом плеча. Лера говорит, что я делаю его неправильно…
После декабрьских соревнований спортсмены «третьей» группы заинтересовались «хитрым» приёмом, что помог Зое Каховской одолеть обидчицу Светы Зотовой. Особенно заинтересовались им Лежик и Лера Кравец. Они насели на Каховскую, требуя «показать» и «объяснить». Зое явно понравилось такое внимание со стороны «опытных» спортсменов. Но она не присвоила себе все лавры — поделилась ими со своим учителем: со мной. Девочка заявила, что это я её «всему научил». И уже перед первой же после соревнований тренировкой мы с Зоей демонстрировали коллегам борцам, как правильно выполнить «узел плеча». А вслед за первым болевым приёмом последовали и другие. Достижения серебряной медалистки Каховской не давали юным самбистам покоя — мальчишки (и Лера) требовали обучать их всё новым «хитрым приёмчикам». Просили «дать почитать» те книжки и журналы, в которых я «всё это» вычитал.
Пару раз мои объяснения прослушал и тренер. Денис Петрович проворчал, что перед освоением «книжных премудростей» детям следовало усвоить «базу». Но не запретил мне делиться с группой знаниями — лишь потребовал «не маяться ерундой» во время тренировок (и тоже изъявил желание взглянуть на «литературку по теме» — я направил его в библиотеку). Поэтому на занятия по борьбе многие юные спортсмены теперь приходили раньше положенного времени. И требовали от меня и от Каховской всё новые «хитрые приёмы». Зоя с удовольствием демонстрировала коллегам навыки, полученные за время наших с ней «домашних» занятий (мы решили возобновить их после зимних каникул). А я рассказывал «третьим» о якобы вычитанных в «умных книжках» хитростях — в том числе и о тех, которые узнал в прошлой жизни от них же (только уже опытных призёров областных соревнований): от того же Олега Васильева, от Славы Дейнеко и от Эдика Ковальски.
«Восемь человек — это тоже неплохо, — подумал я. — Маловато, конечно, для моего основного плана. Но лучше, чем ничего. Да и потом… у меня ведь есть ещё и план 'Б».
* * *
После тренировки я чувствовал себя выжатым лимоном (и не только я: даже двужильный Лежик брёл по залу после «финального» свистка, едва переставляя ноги). Я никогда не любил долгие перерывы в занятиях спортом: ни в школьные времена, ни потом, когда поддерживал физическую форму в «зрелые» годы. Потому что «вкатывался» в занятия после них с превеликим трудом, будто растеряв все навыки. Да и Денис Петрович Верховцев всегда (и сегодня тоже) ворчал, что долгий отдых — враг хорошего спортсмена. Тренер полагал, что всего должно быть в меру: тренировок побольше, «безделья» поменьше. И я с ним в этом всегда соглашался (в том числе и на нынешнем, первом в наступившем году занятии). Заметил усталую улыбку на лице Зои Каховской. Увидел, как смахнула со лба капли пота Света Зотова. Дождался, пока все мальчишки соберутся в раздевалке. И лишь после этого вошёл туда сам.
Я переступил порог, пробежался взглядом по лицам неторопливо переодевавшихся юных спортсменов (ни у одного самбиста из «третьей» группы не нашлось сил на баловство и беготню по раздевалке — мальчишки и короткими фразами-то сейчас обменивались едва ли не через силу, будто вынужденно).
И громко сказал:
— Парни, мне нужна ваша помощь!
После моих слов в мужской раздевалке самбистов стихли все разговоры. Юные спортсмены замерли. Мальчишки меня услышали — повернулись в мою сторону, скрестили на моём лице взгляды. Застыл Олег Васильев
