как начнутся еврейские погромы. А я чувствую, что они начнутся!
— Но как ты это чувствуешь? Ведь пока что в законах Германии никакой дискриминации евреев нет?
Мы разговариваем за столиком в мюнхенском кафе, а мимо нас промаршировала небольшая колонна в коричневых рубашках.
— Ну вот они — пока что тут полиция на каждом углу — нас не трогают. Но если бы тут полиции не было, думаю, нам пришлось бы спасаться бегством. Понимаешь, от нападений на евреев-одиночек до полноценного погрома всего один шаг. Маленький шаг!
— Томас, мне казалось, что после смерти Гитлера наци сбавят антисемитскую риторику. А во оно как обернулось…
— А что им еще предложить обывателю? Какой лозунг он могут кинуть нашим бюргерам? В всём виноват евреи! И что особенно нравиться толпе: надо у евреев всё забрать и поделить между собой! И как ты понимаешь, отбирать будут одни, а вот делить- совершенно другие. На прошлой неделе мне один знакомый сказал, что в стране неизбежен военный переворот. Ну хорошо, а при чём тут мы, евреи? В армии офицеров-евреев просто нет и быть не может! Но нас будут бить, потому что любая революция, любой переворот — это еще и время безвластия. И именно в это время евреев бьют без всякого зазрения совести. И кто? Наши добрые мирные соседи.
Мимо прошла группа полицейских. А я подумал о том, что вот эти мирные добрые соседи потащат евреев в газовые камеры, потом, после войны, когда всё это всплывёт наружу, то они, мирные и добрые соседи будут радоваться, что это не им выпал жребий тащить евреев в душегубки. Потому как, если бы им дали такой приказ — то они, не сомневаясь, нацепили повязки со свастикой и стали бы утрамбовывать своих бывших добрых соседей в душевые с «циклоном Б». А так они всем говорили, что не виноваты, что не знали, что просто выполняли то, что от них требовало их правительство.
— Значит, Швейцария? — спросил я Томаса. Тот в ответ пожал плечами.
— Камрад, во Франции отношение к евреям чуть-чуть терпимее, чем тут, не вариант, в Италии к власти пришли фашисты, это тоже не вариант, остается или Швейцария, или Америка.
— А Британия?
— О! Там мы тем более не нужны. Британцы любят еврейские деньги, но предпочитают их получать без евреев в качестве довеска. Пока переберусь в Швейцарию. А дальше будет видно.
— Ну, тогда у наших горцев-соседей случится еврейское перенаселение.
— Не случится. У них смогут остаться только самые состоятельные евреи, остальным придется искать свой путь в более безопасное место.
— Скажи, ты мог бы меня свести с человеком, который сказал тебе о возможном перевороте?
— Тебя эта тема интересует?
— Насколько я понимаю, к коммунистам будут относиться едва ли лучше, чем к евреям. А к коммунистам-евреям… в общем, надо понимать, не опрометчиво ли я поступил, приехав в Веймарскую республику накануне грозы?
— Ещё как опрометчиво. Ещё как!
К моему сожалению, разговор с герром Шульце не дал мне никакой конкретики. Будучи человеком, связанным подрядами с военными, Генрих Шульце что-то слышал, что-то додумал, но опять-таки никакой конкретики, никаких цифр и имён. Печально! Однако даже наличие таких слухов делало ситуацию в стране весьма острой — дыма без огня не бывает. Ну что же, пришла пора использовать еще одну зацепку, может быть, это и сработает. Кто его разберёт?
* * *
Бронсвальд, Алленштейн
10 июля 1933 года
— Что вы хотите узнать, пан Кольтцофф? И учтите, у меня совсем мало времени. Особенно для вас.
Мария Зентара-Малевская не была настроена говорить. От слова совсем. У неё сейчас был сложный период — женщина осталась без работы, и старалась найти место учительницы, пока безуспешно. Наши товарищи помогли мне собрать немного информации про эту сорокалетнюю даму с крепкой крестьянской фигурой и такой же крестьянской убежденностью в своей правоте. Мнение чужака ее интересовало мало. Алленштейн был городком, в котором большая часть населения имела польские корни, их еще называли вармийцами. Вармия и мазуров — названия этих славянских племен, которые влились в польский этнос. Мария описывала в своих произведениях быт местных крестьян, порой слишком подробно, стараясь не упускать малейшие детали. Ее произведения были более этнографическими нежели художественными, поэтому продавались не особо хорошо, но Мария упорно работала в выбранном направлении, хотя ей и жилось не слишком-то живо, посмотрим, что из этого получится.
— Пани Мария, мне посоветовал обратиться к вам пан Юлиан из Варшавы.
— Вам так не хочется произносить Тувим? Почему? Пан ведь тоже еврей, или я ошибаюсь?
Уфффф! Прокатило! Как же мне было бы ей объяснять, что просто не помнил, кто из этих двух Юлианов, с которыми мы трескали варшавянку: Тувим или Слонимский дали ее адрес!
— Ну что вы, пани Мария, дело в том. что когда мы с паном Слонимским заседали у пана Тувима по весьма серьезному поводу, то…
— Небось какую-то гадость пили? — догадалась Мария. — Юлик прекрасный человек, но вино его когда-нибудь угробит. И что вас свело вместе? Неужели угрызения совести? Юлики немало женских сердец разбили. А вы, пан Кольцов?
Провокаторша.
— Нет, пани Мария (я сказал это и подумал о совсем другой Марии, чёрт возьми, очень скоро я её увижу!), мы с достойными панами говорили о создании антифашистского комитета деятелей науки и искусств.
— Политика? Не интересно. От слова «совсем» не интересно.
На лице женщины нарисовалась гримаса презрения.
— Не торопитесь с выводами, пани Мария. Скажите, кого больше всего не любят в Германии?
— Загадка для первоклассника. Конечно же вас, юде.
— А на втором месте кто?
— Цыгане, наверное… — уже не так уверенно выдала она, — или мы, поляки…
— Вот именно, пани Мария. Один немецкий военный назвал поляков «гиенами Европы».
При этих словах женщину передёрнуло от возмущения. Но сдержала себя, молодец.
— И?
— Дело в том, что если к власти придут военные или, не дай Бог, нацисты, то крайней окажется именно Польша.
— Почему? — раздраженно бросила мне.
— Польшу проще всего проглотить. За неё никто не заступится. Англия далеко, за каналом, Франция пока еще не по зубам. А тренироваться немцы будут на кошках. Польских. Набив руку начнут и другие народы угнетать. Так что, пани Мария, вы можете политикой не интересоваться, но она все равно придёт в ваш дом[1].
— Вы так легко рассуждаете о мире и войне. — в словах женщины чувствовалось неверие.
— Ну, рассуждать всегда легко. Например, если к власти придут нацисты, конечно же, они первым делом начнут изгонять из страны евреев. И даже, очень может быть, начнут их просто вырезать. Почему бы и нет? Потом они
