Я думаю о Бейруте, и воспоминание, проскользнувшее змеей вдоль моего позвоночника, обдает меня неприятным холодком.
– Извините, ради бога…
Это Карима. Она мне улыбается, и ее улыбка благодетельным светом озаряет сумерки моего горя. Улыбка сильнее смеха – она врачует душу.
– Извинить вас… за что?
– Вы так нервничали. Вот я и подумала… – Она колеблется, потом продолжает: – Конечно, мы действуем по инструкции, но, по-моему, с вами я слегка пережала.
Я возражаю:
– Нет-нет, вовсе не пережали. Вы просто выполняли свои обязанности.
Вот теперь она расслабилась. Странное дело: до чего же легко профессиональный жаргон успокаивает людей, когда совесть подсказывает им, что они «пережали». И вдруг – нате вам! – она садится рядом со мной – совсем уж неуместный поступок для сотрудника службы безопасности.
Садится и вздыхает.
– Что-нибудь случилось?
– Мне так хотелось бы задержать хоть одного! – вырывается у нее.
– Кого одного?
– Террориста. Они убили моего отца там, в Алжире. – И она прячет лицо в ладонях.
– Сочувствую вам, – говорю я. И пытаюсь продолжить разговор, внеся в него свой, личный мотив (все равно мы вряд ли еще когда-нибудь встретимся): – Из-за них мой сын тоже чуть не лишился отца.
Она опускает руки:
– Но… отец вашего сына – это же вы?!
– Да, я.
Карима ошарашенно смотрит на меня. И чтобы не доискиваться объяснений, не пережать еще раз или просто больше не думать о смерти, встает и не оборачиваясь уходит, оставив меня одного на псевдокожаной скамье. Бородач провожает ее похотливым взглядом. Я его тут же возненавидел.
Точно так же я ненавидел твою мать, когда она заставляла меня делать то, что я поклялся себе не делать.
Я встретился с твоей матерью в полночь – одной теплой июньской ночью. В бакалее четырнадцатого округа Парижа. Сам я жил на другом конце города. Наверное, речь шла о каком-то волшебном эликсире, никак не меньше, если бакалейщик согласился ради него перевернуть вверх дном весь свой магазин. Наверное, и эта девушка была немного волшебницей, если он пошел на это ради нее.
Незнакомка была одета в толстовку, распахнутую на груди, с надписью затейливой кельтской вязью «I LOVE ASTURIAS»[11]. Я тогда еще подумал, что это название рок-группы. Она выглядела лет на пятнадцать моложе меня. Бакалейщик стоял на стремянке. Девушка называла его по имени, и мне очень понравилась эта дружеская фамильярность. Взгляд бакалейщика выражал покорность судьбе, смешанную с симпатией к этой взбалмошной особе, которая вынуждала его, в столь почтенном возрасте, корячиться на стремянке и обшаривать полки, заставленные морожеными пиццами «Италия у вас дома», охлажденными камамберами с золотым леопардом на упаковке, брикетами супов-пюре «Солнечные овощи» и целлофановыми, запотевшими изнутри пакетами со скукоженным салатом-латуком.
– Уверяю тебя, Малик, они должны тут быть, я их недавно видела…
Она произнесла это с испанским акцентом.
– Да их больше не производят, клянусь тебе, Паз!
Паз… Это имя напомнило мне любимые конфетки моего детства – «PEZ»[12]. Я тут же в него влюбился.
– Нет-нет, смотри хорошенько, Али заказал для меня последнюю партию.
Она сказала «партидо» вместо «партия». И звучало это очаровательно.
Внезапно толстяк на лесенке издал торжествующий вопль, воздев кверху металлический баллончик. Она так и впилась в него черными блестящими глазами.
– Их тут четыре, берешь?
– Беру все!
Хозяин выставил на прилавок четыре баллончика. Девушка достала кошелек, вернее, маленькую сумочку из разноцветных бусин. Но бакалейщик затряс головой.
– Тц-ц-ц, не надо, я запишу на твой счет, – сказал он, запустил руку в стеклянную вазу и протянул ей шоколадного медвежонка: – Подарок от фирмы!
– Ты душка! – ответила она, вонзив зубы в сладкую массу. Затем чмокнула его в щеку и, даже не взглянув на меня, скрылась в темноте.
Я успел прочесть красную надпись на драгоценном баллончике: ПЫЛЕОЧИСТИТЕЛЬ.
Это еще больше украсило незнакомку в моих глазах. Интересно, почему она так настойчиво требовала именно эту марку? Что в ней особенного? Мне уже не терпелось разведать причину. Но тут вошел подросток в бейсболке, стоявшей колом на его бритой голове, и в широченной, не по размеру, майке со многозначительным изречением: «Если жизнь – шлюха, я ее кот».
– А эта штука – она с чего удаляет пыль? – спросил я у бакалейщика, протягивая ему бутылку бордо, взятую с полки.
– Не знаю, месье, – ответил он, глядя не на меня, а на свой кассовый аппарат.
«Месье»… Н-да, пройдет немало времени, прежде чем мы с ним начнем величать друг друга по именам. «Кот», торчавший у меня за спиной с банкой зеленого горошка в руке, нетерпеливо приплясывал. Зеленый горошек как-то не очень сочетался с его непотребным жизненным девизом. А лесенка все еще стояла у полки. Меня вдруг осенило.
– Прошу вас, проходите, господин Кот!
Парень взглянул на меня, злобно ощерившись:
– Ты откуда такой шутник взялся?
Я ответил широкой улыбкой, указав подростку на его майку. Радостная энергия ночной покупательницы передалась и мне.
Он только пожал плечами. А я взобрался на стремянку и внимательно обозрел выставленные товары. За одной из коробок стоял одинокий баллончик того самого пылеочистителя. Я схватил его.
Хозяин устремил на меня свирепый взгляд:
– Вы что, собираетесь это взять, месье?
– Да.
Он заколебался. Я знал, что он хочет сказать, и знаком поощрил его.
– Тамолодая женщина, которую вы видели… Он может ей понадобиться…
– Она же купила целых четыре, разве нет?
– Да, но эту марку сняли с производства. А ей нужна только такая.
– Тогда почему же вы ей не продали и этот, пятый?
– Я его не заметил.
– А жаль.
Он отвел глаза. Ему было явно не по себе.
– Давайте так: если вы мне скажете, как ее зовут, я оставлю вам этот баллончик.
– Вы смеетесь надо мной, что ли? – сердито огрызнулся он.
– Тогда сколько я вам за него должен?
Он снова нерешительно помолчал.
– Ладно… ее зовут Паз[13].
– И чем же она занимается, эта Паз?
– Она фотограф.
Ага, теперь понятно: она чистит этой штукой свои объективы.
– Значит, Паз… а фамилия?
Он обжег меня суровым взглядом, выражавшим уже не антипатию, а недвусмысленное предостережение отца, охраняющего свою дочь: «Охота запрещена!» Но я лишь улыбнулся в ответ. За считанные минуты незнакомая девушка вернула мне радость жизни, утраченную, как я считал, много лет назад.
