Разговор постояльцы вели неспешный, и касался он состояния дорог и безопасности проезда. Один из гостей начал рассказывать, как недавно государевы стрельцы под водительством воеводы Ивана Басманова с трудом справились с казачьей бандой Хлопка Косолапа, чуть не захватившей саму Москву. Услышав знакомое имя, я начал прислушиваться к разговору, и это не прошло незамеченным.
— А ты, православный, из чьих будешь? — неожиданно, прервав рассказчика, спросил меня мужик средних лет, могучего телосложения.
При свете лампадок и лучины разглядеть его лицо было мудрено, тем более, что сидел он ближе меня к образам и свет находился у него за спиной.
— Из-под Углича еду в Москву по своим делам, — кратко ответил я, старательно подражая их архаичному выговору.
— Про Хлопка слышал? — задал новый вопрос мужик.
— Не доводилось, — ответил я.
— Слышно, его черкасы, коих не добили, по округе рыщут, ты не из их числа?
— Нет, я не черкас, я русский.
— Наших у них, слыхать, тоже много. Почто саблю в мешке прячешь? — продолжил он допрос, демонстрируя свою наблюдательность.
— Ножен нет, не голой же ее везти. А вы, из каких будете?
— Гости мы, по торговой части, — ответил здоровяк, — тоже в Москву добираемся, за иноземным товаром.
Назвав себя «гостем», собеседник сильно прихвастнул, «гостями» в это время на Московии почитали самых первых купцов.
— Коробейники, что ли? — уточнил я. Такое снижение своего социального статуса «гость» не прокомментировал, напротив, приложил меня:
— А ты, видать, совсем темен. Из деревни, поди, едешь. В Москву-то впервой?
— Впервой.
— Я и слышу, совсем не по-городскому говоришь.
Удовлетворив любопытство, гости потеряли ко мне интерес и вновь заговорили о разнородных бандах, грабящих по дорогам. Отношение к бандитам у «гостей» было двойственное, с одной стороны, они их ненавидели, как общих притеснителей и душегубов, с другой, восхищались смелостью, ловкостью и удачливостью, что вполне в духе русского человека в любые времена.
— Вечор сказывали, — вмешался в общий разговор доселе молчавший сотрапезник, — казаки по всей округе рыщут, своего обидчика разыскивают. Награду обещали тому, кто укажет.
— Верь им больше, — весомо сказал любознательный мужик, — воровской они народ, поблызжут, да обманут.
— Это так, — в два голоса согласились собеседники, — зело лукавы черкасы, не то, что русский человек.
— Это точно, все они лукавы: и крымцы, и ногайцы, и казаки, только русский человек прост и добросердечен!
— Не скажи, — перебил его хозяин, сидящий в стороне на лавке, — и русский человек разен бывает. Иной сам брагу пьет, а доброго человека не угостит, всяк русский человек бывает, — со значением повторил он.
Намек был прозрачен, но, тем не менее, не понят.
— Допиваем, что ли, да на полати, завтра вставать рано, — сказал один из гостей, щедро разливая остатки браги по кружкам. О нас с хозяином он не вспомнил.
Гости подняли свои берестяные емкости и, чинно поклонившись друг другу, выпили. После чего, перекрестившись на образа, тотчас отправились спать на гостевые полати. Мы с хозяином молча посидели еще минут десять каждый на своем месте и тоже отправились отдыхать.
Изба была черной с печью без трубы, что было типично для этого времени. Вместо трубы под потолком находилось «волоковое» окошко, через которое выходил дым от очага. Сейчас оно были закрыто, и потому дух в горнице был тяжелый.
Я устроился на указанном хозяином месте, но сразу уснуть не удалось. Лавка была корявая, сколочена из грубо вытесанных досок, застеленных рогожей. Лежать было жестко и неудобно, Как обычно бывало, когда меня доставали бытовые трудности, я принимался ругать себя за авантюризм. Соседи уже давно храпели на разные голоса, а я все ворочался с боку на бок.
Какую реальную угрозу представляют для меня казачьи ватаги, рыщущие по округе, я не знал. В лицо меня знали многие, все, с кем встречался на том берегу Оки. Правда, я как мог, изменил внешность, но не очень надеялся, что сумею их этим перехитрить.
Для того, чтобы на следующий день быть в норме, мне нужно было выспаться, но сон же все не шел, в голове как видеофильм прокручивалась недавняя сцена боя с пьяными казаками. Ссора глупая и ненужная, но кончившаяся почти случайным «усекновением» головы есаула Свиста. Я постарался отвлечься и думать о чем-то более приятном. Мысли начали путаться и я задремал. Однако тут же явственно увидел, как человеческая голова катится по грязной земле. Меня подбросило, как пружиной, и я проснулся. Рядом, так, что можно было дотянуться рукой, слышалась возня.
— Слышь, Алексашка, слышь, чего я тебе говорю, давай просыпайся, просыпайся, — требовал напористым шепотом какой-то человек.
Невидимый «Алексашка» перестал храпеть, звучно зевнули пробормотал что-то неразборчивое.
— Проснись, Алексашка, — опять занудил тот же голос.
— Ну, чего тебе? — нрдовольно спросил Алексашка сонным голосом. — Пора вставать?
— Вставай, милый, вставай, нам почирикать надо. Выйдем на воздух, там и почирикаем.
— Не хочу, холодно, говори здесь.
— Ладно, коли так. Ты к Угличевскому вору присмотрелся?
— Ну. Ты меня только за тем разбудил?
— Не нукай, не запрягал. Сдается мне, что это его казаки ищут.
— А нам-то что за дело?
— Награду же обещают.
— Будет тебе от черкасов награда, в мошне не унесешь, — сердито сказал Алексашка. — Спи давай.
— Нет, ты меня, малый, послушай, если даже награду не получим, то от тех татей послабление будет. Давай, пока он спит, свяжем его, а там видно будет. Утро вечера мудренее. У него, говорят, денег не считано, — продолжал смущать Алексашку невидимый соблазнитель.
Мне этот разговор совсем не понравился. Торговцев было четверо, и у них у всех были ножи. Начнись драка, пырнут в темноте и тесноте, и вся недолга. У меня было только два сомнительных преимущества, я был один, и любой нападавший был для меня врагом, и, второе, я вовремя проснулся.
Стараясь не шуршать одеждой, я повернулся на бок и нащупал лежащий вдоль стены ятаган. Однако достать оружие не успел. Снаружи в двери загрохотали кулаком. Храп спящих людей, как по команде, прекратился. Время было опасное, мало ли что могло случиться.
Стук повторился. Все по-прежнему лежали на своих местах, никто не спешил встать, отворить двери и узнать, кто сюда ломится.
— Эй, православные, есть кто живой! — раздался с улицы громкий, можно даже сказать, трубный голос. — Впустите слугу Господа!
— Кого это еще несет нелегкая, — недовольно сказал хозяин, но встал и, разворошив угли в очаге, зажег лучину. — Иду, иду! — крикнул он нетерпеливому гостю, продолжавшему стучать кулаком в дверь. — Ишь, господний слуга, свалился на голову.
