Я надел свой высохший за ночь кафтан, нашел спрятанный за бочкой с водой в уголке сеней ятаган и отправился на конюшню.
Жеребец, узнав меня, коротко заржал. Я сунул ему в мягкие губы круто посоленный кусок хлеба, который припас для него вчера вечером. Пока конь, кивая головой, расправлялся с лакомством, я его оседлал и вывел во двор. Хозяева так и не появлялись, и серебряную монетку за постой я оставил в конюшне, на видном месте.
День выдался прохладный, но солнечный. Оставив лошадь во дворе, я зашел в избу за спутником и вещами. Поп уже бражничал с недавними противниками.
— Садись за стол, — пригласил он, не успел я войти в горницу. — Мужики покаялись и угощают.
Я не стал ломаться, выпил за компанию кружку медовой браги и закусил пшеничным калачом. Торговые люди выглядели смущенными, заискивающе улыбались, спешили соглашаться со всем, что говорил опохмелившийся поп, но, как я догадывался по их скользким взглядам, жаждали взять реванш.
Чтобы не вводить добрых людей во искушение, я свернул застолье и уговорил иерея покинуть теплую компанию. Отец Алексий оказался покладист и не стал пенять, что я оторвал его от медовухи. Мы вышли во двор, и поп без спроса взгромоздился на моего Гнедка, с которого начал трубно восхвалять Господа за ясный день, за хлеб насущный и за то, что мы живем на святой Руси.
Похоже, Алексий был забавным, веселым и бесшабашным человеком. Мне нравилось слушать его полуязыческие молитвы, слегка сдобренные старославянскими оборотами.
— Отче Алексий, — спросил я его, когда мы миновали околицу и попали в голый, светлый лес, — ты, собственно, кто, священник или монах?
— Сам не знаю, сыне, — ответил он и почему-то захохотал. — Всего понемножку. Мне бы, коли не грехи, да умей я писание по буквам разбирать, прямой путь в патриархи.
— Как же ты можешь быть священником, если читать не умеешь? — удивленно спросил я.
— Зато истово верую! — опять захохотав, объявил иерей. — Вера должна быть в душе, а не в буквах.
Против такого возразить было трудно, да я и не стал этого делать, вспомнив, что и в конце восемнадцатого века не все священники были грамотны, как и позже видные теоретики марксизма-ленинизма не читали трудов Карла Маркса и Владимира Ленина. Главное в любом деле — вера в то, что веришь правильно.
Миновав топкую сельскую дорогу, мы попали на относительно приличный большак, ведший, по словам батюшки, прямиком в Москву. Переход через Оку еще не открылся, и путников, кроме нас, на дороге не было. Мы уже отмахали верст пять, и пора было меняться местами, мне садиться на Гнедка, а попу идти пешком. Однако священник слезать с коня и чавкать по грязи не собирался, а мне было неловко его ссаживать, все-таки он — персона, причастная к Всевышнему.
— Не знаешь, почему деревень так долго нет? — поинтересовался я.
— Скоро село будет, — ответил Алексий и снова захохотал.
Я уже начал привыкать к его внезапным взрывам смеха и не искал в них какого-нибудь смысла.
— А ты, батя, зачем в Москву идешь? — спросил я, чтобы завязать разговор.
— Из плена возвращаюсь, — впервые без смеха ответил он. — У нехристей в полоне был.
— У крымских татар?
— Сначала у них, потом у персов, потом у османцев, — кратко ответил поп.
— Выкупили или бежал? — сочувственно поинтересовался я, уже зная, сколько русских людей попадают в неволю к азиатам.
— Вроде того, — не вдаваясь в подробности, ответил он.
— Ну, и как там жизнь?
— Везде люди живут, — неопределенно ответил путник.
— И кем ты там был, рабом?
— Сначала рабом, потом мамлюком.
— Кем? Мамлюком?! Это же воины?
— Ну, да, — согласился священник, — вроде как египетские стрельцы.
— Так ты и в Египте был?
— Грехи наши тяжкие, — не ответив на вопрос, перекрестился Алексий. — Прости Господи, раба твоего!
Стало понятно, что щекотливую для себя тему он обсуждать не хочет.
— Скоро село за бугром, церковь вон за тем бутом, — прервав долгую паузу, сказал мой спутник, вглядываясь в невидимый для меня пешего объект.
Предстоящий отдых меня обрадовал. Идти по грязи на разъезжающихся ногах было нелегко, тем более, что сапоги у меня совсем промокли и раскисли.
Однако насладиться долгожданными благами цивилизации нам не удалось. Из-за бугра показалось не село, а группа вооруженных людей. По обличаю, это были стражники, скорее всего, какой-то местный дорожный патруль или заслон. Было их пятеро. Впереди а лихом коне ехал командир, мужик в короткой кольчуге, островерхом бухарском шлеме, с копьем, торчащим, как древко флага из-за спины. За ним стройной колонной по двое в ряд двигалась его малочисленная армия. Я посмотрел на своего попа. Он начал нервничать и рыскал глазами по сторонам.
— Это кто такие? — не таясь, спросил я. Слышать наш разговор встречные еще не могли, до всадников было метров сто.
— Кто их знает. Беглых крестьян, наверное, ищут. Вот уж не повезло…
— Почему?
— Сейчас узнаешь, — зловеще пообещал спутник.
* * *
Что такое вооруженные люди в нашей стране, я имел представление, потому переспрашивать попа не стал.
Мы, не сговариваясь, остановились и наблюдали, как к нам неспешно приближается конное воинство. Оснащены всадники были более чем своеобразно. Только командир мог похвастаться «рыцарскими» доспехами, рядовые бойцы одеты и вооружены были значительно хуже. Только один из встречных, как и командир, имел на голове какое-то подобие шлема, и то в виде ржавой кастрюли без ручек. У троих вместо железных шеломов головы венчали ватные шапки, правда, довольно внушительных размеров, а панцири заменяли ватные же кафтаны, называемые «тегеляями», как проинформировал меня отец Алексий. В руках рядовые держали рогатины с железными наконечниками. Немного не доехав до нас, дружина остановилась.
— Что за люди?! — безо всякого повода с нашей стороны истерично завопил командир, принимая грозный вид и делая свирепую рожу.
Остальные дружинники тут же приосанились и растопорщились своим несерьезным оружием. Я не ответил и искоса глянул на попа, Алексий выглядел унижено смущенным. Стало ясно, что мне придется брать инициативу на себя.
— А вы кто такие! — надув щеки, надрывно заорал я в ответ.
Моя нежданная наглость тут же принесла свои плоды, правда, я сразу не врубился, какие. Командир вытаращил глаза, оглянулся на своих соратников и выхватил из ножен саблю. Я остался в прежней позе, тем более, что замотанный в рогожу ятаган и так был в руке. Гарды, защищающей руку, у ятагана традиционно не было, и, не зная, что это такое, было не понять, что у меня за оружие.
