Чезаре удивленно посмотрел на сестру. Та ответила на этот взгляд — и, беззвучно вскрикнув, прижала ладонь к губам.
— Лукреция, — в недоумении сказал Чезаре, — что с твоими глазами?
Родриго шагнул между ними, обнимая обоих за плечи и привлекая к себе. Его сын и дочь разглядывали друг друга с изумлением, и каждый не сознавал, как крепко сжимает в руке подарок, только что полученный от отца. «Вы мои дети, — подумал Родриго. — И сегодня, сейчас я поделился с вами той властью, коей должно быть достаточно, чтобы мы завоевали для Борджиа целый мир. Господи, если ты есть — прошу, пусть они и вправду будут готовы».
1492 год
Дорога из Пизы в Рим шла мимо Перуджи. Были, конечно, и другие дороги, в том числе и более удобные, и менее опасные, чем этот разбитый большак, проложенный, казалось, еще при Юлии Цезаре. Шел только третий день пути, а конь Чезаре уже дважды терял подкову, да впридачу сломалась ось в колесе обоза, на котором молодые выпускники Пизанского университета везли свои пожитки. Джанпаоло, которого друзья по студенческой скамье звали Тилой, страшно ругался, злился, что по такой дороге не пустишь лошадей вскачь — неровен час, ноги подвернут, в то время как Джованни, флегматично труся на своем муле, грыз персик и философски повторял, то спешка еще никого не доводила до добра. Чезаре втайне подумывал, что этот хитрец говорит не без умысла и был бы не прочь, если бы они в самом деле опоздали на свадьбу Торино Бальони, кузена Тилы, любимого племянника графини Аталанты, владевшей Перуджей. «Стоит, пожалуй, и впрямь расспросить его об этом, когда Тила в очередной раз разорется так, что не сможет нас услышать», — подумал Чезаре и улыбнулся про себя.
— Чему радуешься? — проворчал Тила, потирая ладонью потную шею. — Дорога дрянь, жарища, похмелье, а ты лыбишься не пойми чего. Надо было хоть шлюх с собой прихватить. Хоть парочку.
— Стыдитесь, мессир, — кротко ответил Джованни со своего мула, не успел Чезаре и рта раскрыть. — Не вы ли всего лишь третьего дня клялись в любви и верности сиятельной монне Клотильде... или то была монна Киприна... не вспомню сейчас, по правде, да вы и сами не вспомните, но кому-то точно клялись.
— Он все время клянется, — заметил Чезаре. — Каждой. И всякий раз вполне искренне.
— А что делать, — проворчал Тила. Его крепкие уши, торчащие по бокам коротко стриженой головы, слегка порозовели. — Да, клянусь, так ведь иначе разве они на меня посмотрят? Будь у меня такой тугой кошелек, как у твоего папаши Медичи, Джованни, или если бы все перед моим отцом падали ниц, как перед батюшкой Чезаре, ко мне бы женщины тоже липли, только свистни. А что я? Просто бедный Тила Бальони, никому не нужный и заеденный мухами, — и он с самым печальным видом прихлопнул на своей толстой шее одно из созданий, только что им упомянутых.
Джованни поджал тонкие губы, как делал всегда, когда его друг начинал предаваться беспричинному самоуничижению.
— Да-да, ты бедный-несчастный, никому не нужный наследник герцога Перуджи, это всем известно. Воистину, нет в Романье человека несчастнее тебя.
— Да какой я наследник, — сокрушенно вздохнул Тила. — Это я на одних словах наследник. Сейчас ведь Перуджей правит тетушка Аталанта, а тетушку, вон, как мой кузен Торино окрутил. Тетушка свою дочь ему отдает, а за нее ведь король Наваррский своего сына сватал!
— Незаконного, — вставил Джованни.
— Незаконного, ну и что? Подумаешь, незаконного! Чезаре вон тоже незаконный, и кого это волнует?
— Спасибо, друг мой, — Чезаре слегка поклонился ему со своего коня, так что перо на берете качнулось вперед.
Тила только сердито махнул своей здоровенной лапищей.
— Да ну тебя к дьяволу. Ты со своим незаконным отцом и славы, и счастья больше огребешь, чем я с моей разлюбезной тетушкой. Вот увидишь, после этой свадьбы Торино ее окончательно окрутит, так она и отдаст ему Перуджу. А меня на свадьбу пригласили нарочно, чтобы поглумиться.
— Тила, — укоризненно сказал Джованни Медичи. — Ты несправедлив к своей родне. Если бы тебя хотели унизить, то вовсе бы не пригласили.
— Да, и я мог бы еще недельку попьянствовать с вами в Пизе, вот ведь горе было бы, а? Да я бы так и сделал, если б не вы. Ну притворился бы, что письмо затерялось, бывает. И чего вас потянуло в эту Перуджу, а? — и он сплюнул в сердцах, оставив в густом слое дорожной пыли влажную ямку.
Джованни и Чезаре переглянулись. Конечно, Тила Бальони, даже будучи их другом, не мог их сполна понять. Джованни хлопотами отца еще три года назад принял кардинальский сан, хотя и не участвовал пока в заседаниях коллегии кардиналов; Чезаре Борджиа получил кардинальскую шапку недавно и отбыл из Пизы в Рим на свое рукоположение. Он не был самым юным кардиналом в истории святой церкви, но в семнадцать лет самое последнее желание храброго и пылкого сердца — это навеки погрести себя под тяжестью церковных одежд и обязательств, навеки забыть о вольном просторе, хорошей драке, пьяной песне и жарком теле сговорчивой девицы в руках. Впрочем, насчет последнего неписанные правила допускали некоторые поблажки — в конце концов, сам факт рождения Чезаре, его братьев и сестры свидетельствовал о том лучше прочего. И все же Чезаре было грустно. Вместе с кардинальским саном он обретал земли и богатства, но что ему до земель и богатств, когда он, и так никогда не знавший бедности, не нуждался ни в чем, кроме этого вольного ветра и легкого сумасшествия, и возможности вот так сорваться с места и поехать на свадьбу к родичам друга, и покутить там всласть, потому что теперь Бог знает, когда выдастся снова такая возможность...
Так думал Чезаре, и полагал, что мысли Джованни сродни его мыслям. Но взгляд, брошенный на него сыном Лоренцо Медичи, заставил Чезаре усомниться в этом. Хрупкий, даже хлипкий Джованни, выглядящий особенно низкорослым по сравнению с Чезаре и Тилой, восполнял недостаток внешней мощи силой внутренней. Чезаре, которому не чужды были обе эти разновидности силы, уважал друга и прислушивался к нему, признавая про себя, что Джованни порой понимает больше, чем он сам. «Что такое, друг? Зачем мы на самом деле едем в Перуджу?» — мысленно спросил он, и Джованни опустил глаза, как бы давая знать, что сейчас не время.
— Кстати, Чезаре, — сказал он вдруг как ни в чем не бывало. — Все хотел тебя спросить, да только мы все время напиваемся и из головы вылетает. Каким образом твой досточтимый батюшка смог-таки стать его святейшеством Папой?
Тила выпучил на Джованни глаза — и расхохотался. Конь под ним, такой же громадный, как он сам, дернул ушами, а свита, ехавшая на почтительном расстоянии от господ, нервно забряцала оружием.
