Я - успел.
Вечером ко мне в штаб пришли местные особисты. Я, передав командование дивизией обратно генералу Филатову, отправился с ними.
- Как вас зовут? – спросил меня лейтенант НКВД в форме с васильковыми петлицами.
- Александр Певцович – на всякий случай изменил свою фамилию я.
- А где вы были до октября семнадцатого года? – снова спросил меня этот лейтенант НКВД.
- Где-где – я скомкал напрашивающийся ответ и продолжил – это, лейтенант, тебе не по должности знать. Так что отвечу я на этот вопрос лично Генеральному комиссару.
Лейтенант оглядел нахмурившихся красноармейцев, стоящих вокруг с нахмуренными лицами, сжимающими автоматическое оружие, и понял, что за меня эти бойцы, которых я вырвал из плена и вернул им надежду на победу и жизнь, порвут не только его, но и его напарника, и тут же посадил меня в летящий в Москву самолёт.
В Москве меня посадили в Паккард и повезли сразу в Кремль. Я морально уже приготовился к встрече с Лаврентием Палычем, но оказалось что поскольку мои действия помогли остановить немецкофашистскую гадину еще на подступах к Минску, встретиться со мной захотел и лично Сталин.
Я с дрожью в ногах зашел в столь известный всем кабинет. Сталин с мягкой улыбкой поглядел на меня и неожиданно спросил:
- Вы кто?
- Я – попаданец – честно ответил я и в доказательство своих слов протянул Сталину свои часы Тиссо за тридцать две тысячи долларов, которые я купил сразу после получения денег за сотовые телефоны в переходе у метро «Тимирязевская» за сто пятьдесят рублей.
- И что нам нужно делать? – спросил Вождь?
- Расстрелять Хрущева, Власова, Павлова, Мехлиса отправить проверять колхозы, поставить командирскую башенку на Т-34, изобрести промежуточный патрон, освободить Королева, Туполева и... и Вавилова. И начать производить запчасти.
- Хорошо, мы подумаем – сказал Сталин. – Лаврентий, ты все записал?
- Все, Коба, до последней запятой все – отозвался Лаврентий Палыч.
Сталин махнул рукой, показывая что я могу быть свободен, и я пошел в выделенный мне номер гостиницы Москва мыться и отсыпаться.
Все пошло не так. Несмотря на мою всестороннюю помощь немцы все ещё наступали. Конечно Берия меня успокаивал. Он доложил, что благодаря моей победе под Минском Минск советские войска оставили на две недели позднее чем раньше, мы успели вывезти всех расстрелянных поляков из-под Катыни и теперь они не расстрелянные а живые и поляки теперь усрутся обвинять нас в расстреле поляков в Катыни.
В прошлый раз, расстреливая немецких танкистов я случайно расстрелял едущего в колонне и быстроногого Гейнца, но оказалось что у немцев есть ещё другие танкисты. Так что сейчас я лежал под холодным октябрьским дождем под кустом у дороги, по которой по моим воспоминаниям должен был проехать сегодня Гот. К сожалению, я не помнил время проезда Гота, поэтому мне пришлось залечь под куст уже в шесть утра. В шесть утра было еще темно и поэтому куст, который я выбрал чтобы залечь под него, при свете дня оказался хотя и рядом с дорогой, по которой должен был проехать Гот, но совершенно один в чистом поле.
К десяти утра я порядком замерз. По дороге все время проезжали всякие немцы: сначала на Хорьхе проехал Федор фон Бок, потом - вероятно в гости к первому - Вильгельм Йозеф Франц фон Лееб. Наконец в пол-одиннадцатого подъехал и Гот.
Я тщательно прицелился из СВК-40 в варианте для снайперской стрельбы и выстрелил в голову Герману Готу. Голова лопнула и забрызгала кровью и мозгами водителя Германа Гота. Водитель растерялся, надавил на педаль газа и врезался своим Хорьхом в впереди идущий Ганомаг с охраной. Охрана растерялась и не стала сразу стрелять в мою сторону. Я приготовился дорого продать мою жизнь и перезарядил магазин моей СВТ-40. Однако неожиданно немцам стало не до меня: с другой стороны дороги по немецкой колонне неожиданно ударил пулемет "Максим". Его гулкие строчки отозвались в моей голове музыкой и я незаметно отполз от своего куста, ставшего мне ловушкой, в сторону леса.
Скрывшись в лесу, я выставил из леса ствол своей винтовки и изрядно проредил поредевшие ряды немцев. В это время пулемет замолк и в лесу раздался шорох укачиваемого по опалой листве пулемета. Я побежал на шорох.
Через несколько минут я встретил молодую девочку в солдатской форме с нашивками младшего сержанта. Девочка катила по лесу пулемет и плакала.
- Ты чего плачешь? - спросил я девочку.
- Всех наших поубивали, - ответила мне девочка, одна я осталась, а из пулемета без второго номера стрелять очень неудобно. Я старалась-старалась, но прищемила палец лентой, больно очень! - И она снова заплакала.
Я перевязал ей палец, помог немного покатить пулемет. Чтобы девочка упокоилась, я по дороге рассказывал ей всякие смешные случаи, которые случались со мной в Афганистане и Анголе. Девочка успокоилась. Наступил вечер, а до фронта было идти еще далеко. Поэтому мы выбрали пещерку поудобнее, под корнями вывороченной бурей сосны, и приготовились спать. Чтобы не замерзнуть в холодную октябрьскую ночь под холодным дождем, мы быстренько укрыли пещерку лапником, я сделал в ней удобную лежанку из лапника, постелил вниз на лапник плащ-палатку, мы разделись и укрылись всей одеждой - полушубками, недавно поступившими в армию по моему совету, шинелями, кителями, гимнастерками и портянками.
Было тепло. Горячее тело девочки приятно согревало меня, а мое горячее тело приятно согревало её. Нам было тепло, и я почти до полуночи рассказывал девочке как нужно правильно резать немцев ножиком и стрелять немцев из разного оружия. Потом мы уснули.
Утром нас разбудил чей-то голос. Голос был голосом сердитой синички, которая что-то сердито чирикала: пинь-пинь-пинь. Вокруг стояло промозглое октябрьское утро. Мы быстро оделись, оправились, перекусили завтраком, который я взял с собой из Москвы, и пошли назад к фронту. По зрелом размышлении мы решили не брать с собой пулемет, а оставили его партизанам. Чтобы пулемет не достался немцам, мы закопали его под корнями сосны, а для партизан написали записку, что под корнями сосны закопан пулемет.
Через некоторое время мы увидели дорогу. На холме стоял огромный склад боеприпасов, который охраняли немцы и полицаи. Я подумал и сказал девочке, чтобы она не лезла на этот склад. На всякий случай я ей оставил трофейный MG-34 с двумя лентами по двести пятьдесят патронов, сделанный по моему совету и недавно поступивший в армию автомат ППС, пару гранат Ф-1 и совет, если я не вернусь до обеда идти дальше к своим не дожидаясь меня.
Затем я пополз по дороге к складу, по пути переодеваясь в полицая. Подойдя к складу, я неожиданно выстрелил из винтовки Маузер в немецкого солдата, охраняющего въезд на склад, и убежал в сторону казармы с полицаями. Надев по дороге немецкую каску и шинель, я выстрелил в выбежавших на шум полицаев и бросился бежать в сторону немецкой казармы.
Пока немцы выясняли свои отношения с предателями-полицаями, я сделал растяжку из противотанковой гранаты, которую я нашел на складе, и протянул веревочку от нее через дорогу, по которой немцы из казармы ходили в стоявшую рядом столовую. Затем я незаметно через растущий рядом густой, но невысокий ельник вернулся на место где я оставил девочку. Девочка зорко следила за дорогой, водя по ней стволом пулемета.
Неожиданно вдруг склад взорвался. Наверное кто-то из немецких солдат проголодался и пошел перекусить в столовую. Холм превратился прямо в бушующий вулкан, немцам стало не до нас и мы пошли дальше к фронту. К обеду мы дошли до фронта и перешли к своим.
Свои сразу спросили нас, не знаем ли мы что там у немцев так громко взорвалось. Мы засмеялись, сказали что не знаем и поехали в Москву. Девочку я решил взять с собой чтобы сделать из нее настоящую спецназовку. Но тут случилось недоразумение. Когда мы уже садились в вагон, какой-то часовой вдруг неожиданно выстрелил в меня. Последующее разбирательство показало, что часовой не виноват, он только что приехал из Сибири и не знал меня, а я после взрыва склада в суматохе забыл снять немецкую форму. Так что очнулся я уже в госпитале.
Рядом со мной сидела молодая красивая медсестра. Ей было интересно почему меня, всего лишь майора НКВД и трижды уже Героя Советского Союза поместили в генеральскую палату, предназначенную только для генералов. Я вкратце рассказал ей свой боевой путь.
- Бедненький, - сказала сестра, - так ты что, так с самого июня никого и ни разу?
- Нет, некогда было, я Родину спасал, - ответил я.
- Ну, сейчас-то ты можешь прерваться от спасения Родины, - сказала медсестра и оторвала меня на полчаса от спасения Родины. Когда она, сияя от радости, покинула мою палату, в палату заглянула старшая медсестра. Старшая медсестра было тоже молодой девушкой, и обладала довольно объемным бюстом размера так четвертого. Поскольку я лежал на спине, прикрытый лишь простыней, при взгляде на ее бюст стало сразу заметно что я про нее думаю.
