Я торопливо натянул доспехи и шлем, подпоясался мечом, закинул за спину сагайдак, схватил остальные свои вещи. Конь мой находился на выпасе, а путь туда пролегал через ярмарку, где уже вовсю шел грабеж, или в обход ее, что тоже было стремно, поэтому побежал к Маргу вместе с толпой, состоявшей из горожан и стражников, которые явно не собирались положить жизни, отбивая имущество купцов, несколько дней исправно плативших им за защиту. Городские ворота все еще были открыты. Наверное, охранявшие их никак не могли поверить в вероломство гуннов или были уверены, что на город не нападут. Обычно внутрь не пускают с оружием, но в густой толпе, в середине которой я бежал, вычленить чужака было трудно. Да и не до нас было. Городская стража внимательно, мне даже показалось, с завистью, наблюдала за происходящим на ярмарке. Каждый из них с радостью помог бы кочевникам грабить купцов.
Сразу за воротами начиналась улица, мощеная во всю ширину. Жилые дома без заборов, вход прямо с улицы. Оконные проемы закрыты деревянными ставнями-жалюзи. В одном на втором этаже увидел пропитанную маслом белую материю, точнее, уже серую из-за осевшей на нее пыли. Стеклянных окон пока что нет. Одноэтажные дома, за редким исключением, были деревянными, а двух- и трехэтажные имели, как минимум, каменный первый этаж. В некоторых располагались ремесленные мастерские или торговые лавки. И те, и другие сейчас спешно закрывали, потому что кто-то орал, что гунны осадили город. Я привык, что при таком известии мужчины хватались за оружие и спешили на крепостные стены, а здесь все истерично искали, где бы спрятать ценные вещи и схорониться самим.
Я собирался последовать примеру отважных горожан — пересечь город, выйти из него с противоположной стороны и переправиться по броду через реку, помня, что не умеющие плавать кочевники не любят пересекать водные преграды, но от центра к воротам подошел с отрядом человек в тридцать высокий и крепкий офицер с лошадиным, типично германским лицом, облаченный в железный шлем, который позже будут называть римским, и кольчугу, приказал закрыть ворота, а пришедшим с ним — разделиться на две части и занять места в башнях, что по обе стороны от ворот, а потом прикрикнул на меня:
— А ты чего стоишь?! На стену!
Во время службы в армии обзаводишься многими дурными привычками, включая бездумное выполнение четких приказов. Уже поднявшись по узкой каменной лестнице без перил, идущей вдоль стены, на сторожевой ход, я подумал: «А на черта оно мне надо?!», но увидел подъехавший к ярмарке еще один гуннский отряд, сотни в три-четыре всадников, решил, что в крепости будет безопаснее.
Я расположился возле мерлона, укрываясь за которым, было удобно стрелять из лука в тех, кто нападет на ворота. Стрел у меня всего два колчана — шестьдесят штук, но и врагов не так уже и много. К тому же, не похоже было, что гунны собираются осаждать город. Они разогнали купцов, нахапали ценной добычи и начали отмечать успешную операцию, благо вина на ярмарку навезли со всей Южной Европы, на любой вкус.
К полудню, когда стало понятно, что гунны не нападут, я решил оставить боевой пост.
— Если нападут, позови, буду в ближнем трактире, — сказал я стражнику, обосновавшемуся неподалеку от меня, который постоянно что-то жевал, причем я не видел, чтобы откусывал что-либо, а жевательную резинку еще не изобрели.
— Угу, — промычал он и продолжил жевать.
Возле ворот стоял тот самый офицер, который загнал меня на стену, и о чем-то разговаривал со стражником, которого я частенько видел на ярмарке. Он по утрам с двумя коллегами сопровождал чиновника, собиравшего плату с купцов, а потом прохаживался между рядами, присматривая за порядком, а точнее, выискивая зацепку, чтобы содрать что-нибудь с кого-нибудь. Увидев меня, он что-то рассказал собеседнику.
— Эй, ты, подойди! — выслушав стражника, властно крикнул мне офицер.
Хотел было я послать его, потому что в подчиненных не числюсь, но потом решил не обострять ситуацию. Мне надо было переждать нападение кочевников, добраться до своей лошади или купить другую и распрощаться с Маргом, возможно, навсегда. Я еще не решил, куда поеду — в Рим или Константинополь. Судьба подскажет, дав устроиться охранником в какой-нибудь караван.
— Что надо? — подойдя, спросил я тоном человека, который и сам привык приказывать.
— Мне сказали, что ты перебил с десяток гуннов, — произнес офицер уже не надменно.
— Я их не считал, — небрежно ответил ему.
— Служил в армии? — спросил офицер.
— Может быть, — уклончиво молвил я.
— У нас или на западе? — задал он следующий вопрос.
— Там, — ответил я.
— И кем? — продолжил он допрос.
— Не профосом (паращником)! — улыбнувшись, ответил я.
— Это я понял! — тоже улыбнувшись, сказал офицер, окинул взглядом мои доспехи и оружие и то ли спросил, то ли сделал вывод: — Катафрактом.
Я промолчал. Пусть считает меня дезертиром из элитной части.
— Почему сбежал? — поинтересовался он.
— Не сошелся с командиром во мнении, как надо разделить захваченную мной добычу. Он захотел слишком много, — на ходу придумал я.
— А где твой конь? — задал он еще один вопрос.
— По ту сторону ярмарки, — ответил я и добавил: — А оружие и доспехи были по эту. Пришлось делать выбор.
— Я бы тоже выбрал оружие, — согласился он и предложил: — Нам нужны хорошие воины. Вступай в мой отряд. Будешь получать, как катафракт. Деньги на коня получишь.
Я подумал, почему бы и нет?! На границе всегда есть возможность поиметь что-нибудь сверх жалованья. Заодно осмотрюсь в этой эпохе, решу, чем дальше заниматься.
4
Офицер, который предложил мне поступить на службу, оказался командиром городского гарнизона, готом по имени Гунтерих. Его предки жили восточнее Днепра в стране Ойум, но были разбиты гуннами и бежали на правый берег Дуная, где разгромили под Адрианополем римскую армию. Кто-то пошел дальше, в Галлию и даже Испанию, кто-то осел в приграничных районах, благо свободной земли здесь много. Как мне рассказали, налоговое бремя на крестьян сейчас такое, что многие предпочитают бросить свой надел и податься в батраки к крупному землевладельцу, иначе сдохли бы с голоду. Некоторые идут в разбойники или в армию, причем второй вариант считается хуже. Гунтерих родился в готской деревне, которая неподалеку от Марга, и пошел в армию, в пограничные войска, где, благодаря уму и отваге, выслужился в офицеры. Сейчас он совмещает свои обязанности с «крышеванием» своей и соседних готских деревень, разбираясь по понятиям с налоговиками. Все, включая чиновников, счастливы.
Гунны ушли на следующее утро, подпалив то, что не смогли увезти и угнать. Первыми пришли на разгромленную ярмарку городские стражники и забрали все ценное, что не понадобилось кочевникам. Гунтерих предупредил, что треть придется отдать епископу и десятую долю ему. Я так и сделал: из трех рулонов материи два шелковых, синий и зеленый, оставил себе, а льняной белый отдал епископу вместе с большим бронзовым блюдом и такое же блюдо вместе с кинжалом получил командир гарнизона, а мне остался набор из шести чаш, кувшин и двусторонний топор, похожий на критский лабрис. Поскольку мой конь, скорее всего, стал добычей гуннов, я купил у городского барышника другого, тоже гнедого, но старше десяти лет и более крупного. Местный шорник изготовил седло под моим чутким руководством, а кузнец выковал стремена. За все это расплатился захваченными бронзовой посудой и топором, добавив за коня золотые монеты времен Юлия Цезаря, которые, оказывается, ценятся дороже, чем нынешние, поскольку золото в них чище. Как мне рассказали, в последние время в монетах все меньше драгоценных металлов и те с примесями, а еще их обрезают, иногда уменьшая вес наполовину. К тому же, развелось много фальшивомонетчиков. Обе части Римской империи усиленно загнивали.
Вскоре выяснилось, что нападение кочевников было не простым грабежом, а местью за разорение находившихся неподалеку от Марга могил их вождей. Якобы осквернили их, забрав драгоценности и оружие, по приказу епископа Андоха. Не знаю, правда это или нет, но не удивлюсь, если подтвердится. Я видел епископа издали и кое-что слышал о нем от городских стражников. Богато наряженный, округлый во всех отношениях и льстиво-улыбчивый Андох ассоциировался у меня с мокрым обмылком, который выскользнет даже из двух рук. Он поехал в Константинополь, чтобы заверить императора Феодосия Второго, что могилы не разорял. Я нисколько не сомневался, что ему поверят.
