монастырская тюрьма.
Нет. Все мои плюсы — они лишь в знании будущего. А оно печально. Что для России, что для Распутина. Только вперед, только буром, не сомневаться, давить уверенностью.
Я тяжело вздохнул.
— Молись, Оля, Богу. Вот и вся учеба.
* * *
Обедали скромно. Суп, бифштекс с картошкой, пироги, квас, настойки. За столом было четверо. Гость доктор Калмейер — массивный мужчина с пышными бакенбардами. Сама хозяйка дома и ее муж — пожилой чиновник с бородкой клинышком а-ля Калинин. Правильно я вычислил — Его Превосходительство господин действительный статский советник Владимир Михайлович Лохтин, гражданский генерал. А Ольга Владимировна получается у нас генеральша.
Сначала обсудили мое пророчество. Но так, вскользь, тема общины публику не волновала. Потом беседа перескочила на странную смерть бывшего генерал-губернатора Петербурга Трепова. Того самого, который в прошлом году объявил бунтующей столице, что армия «холостых залпов давать не будет» и патронов тоже не пожалеет. Беспорядков и уличных боев, в отличии от Москвы, действительно, не случилось — метод угроз подействовал.
Затем разговор перешел на состояние детей Столыпина. После недавнего взрыва на Аптекарском острове пострадали сын и дочь премьера. Если первый отделался ушибами, то Наталья стала инвалидом. Ей даже сначала хотели ампутировать обе ноги, но в итоге врачи спасли конечности.
— Ходить не сможет, — констатировал со вздохом Калмейер, который оказался лечащим врачом Натальи.
— Это почему же? — встрял я.
— Сложные, смещенные переломы с осколками, — коротко ответил доктор, не глядя на меня.
По его лицу было видно, что он не одобрял увлечение Ольги Владимировны оккультными личностями.
— Молитва отца Георгия исцеляет не только душу, но и тело, — Лохтина отпила вина из бокала, посмотрела на меня влюбленными глазами.
Я поежился. Рядом сидит муж с ножом в руках, пилит бифштекс. Надо уезжать из этого дома. И поскорее.
— Тут обедней не поможешь, — покачал головой доктор. — Осколки молитвой правильно не сложатся. Девушка будет расти, а кости…
Калмейер махнул рукой, снял заложенную за воротник салфетку. Бросил ее на стол.
— Божья молитва может все, — уверенно произнес я, поворачиваясь к Лохтиной. — Лист бумаги нужон, да карандаш.
Все с любопытством уставились на меня.
— Позвольте узнать, зачем? — поинтересовался Владимир Михайлович тоже снимая салфетку.
— Займемся инженерным делом.
— Вот как? — Лохтин смотрел на меня с изумлением. — Какие науки вы изучали, в каких университетах?
Похоже, надвигается сеанс публичной порки.
— Владимир, я прошу тебя! — попыталась сгладить хозяйка дома, позвонила в звонок. Горничная принесла мне лист бумаги, карандаш. Я отставил тарелку прочь, сложил руки.
— Господи, прости нас грешных… — дальше я молился молча, попутно вспоминая аппарат Илизарова. Мать хирург не раз меня брала к себе в отделение. Насмотрелся.
Закончив молитву, я под удивленными взглядами присутствующих нарисовал кольца, спицы, винты. В принципе аппарат очень простой, ничего сложного в нем не было.
— Вот это, значица, спицы, — я ткнул карандашом в лист. — Они вводятся в костьдрелью выше и ниже перелома. Найдется у вас тонкое сверло?
Калмейер открыл рот, закрыл.
— Ну ежели не найдете, вон, инжинерОв попросите, — я кивнул на обалдевшего Лохтина, — они сделают.
— И что же дальше? — заинтересовался доктор.
— Спицы вводятся крест-накрест. После чего крепятся к кольцам. Закручивая или откручивая винты на кольцах можно смещать осколки да складывать их по нужному. Сложили да оставили сращиваться.
За столом повисло молчание. Доктор и статский советник осмысливали мою речь, Лохтина смотрела влюбленным взглядом.
— И где вы такое видели, позволю себе спросить?
— Само в голову пришло. Но спробовать надо. Сдается, что так можно кость сжимать или растягивать. Медленно. Месяцев за несколько нарастить кость. Или уплотнить.
— Спицы занесут заразу, — сообразил Калмейер.
— А ентот ваш, как его, нож, которым режете, не заносит?
— Его стерилизуют! На пару или спиртом!
— Вот и протрите спицы спиртом, — пожал плечами я.
— А что, Артур Борисович, — очнулся Лохтин, — это как стальными тяжами ветхое строение подкрепляют. Может сработать, берусь сделать прототип в наших мастерских.
— Неужели это, — доктор взял лист в руки, — было дадено вам… э-э… в откровении свыше?!?
— Ну не снизу же, — я поковырялся в зубах, чувствуя себя Шариковым за столом у Филипп Филипповича Преображенского.
«Желаю, чтобы все!». Водки что ли выпить? На душе стало тоскливо, я опять вспомнил родителей, свою прежнюю жизнь. До изобретения пенициллина еще тридцать с лишним лет, можно легко загнуться от любой заразы. Впереди две мировые бойни, тоже то еще приключение, не говоря уж о революции и гражданской войне. Предопределена ли история или ее можно изменить? Вот главный вопрос, на который мне предстоит ответить.
* * *
После обеда дом всполошился — звонили из Царского Села.
— Григорий Ефимович, вам телефонируют! — ко мне в комнату ворвалась Лохтина.
А я только собрался разобраться с письмами Распутина… Пришлось идти к специальной подставке в гостинной, крутить ручку.
— Слушаю — я вслушался в хрип и скрип в трубке. Слышимость оставляла желать лучшего.
— Это Танеев у аппарата. Начальник собственной его императорского величества канцелярии — официальным голосом на том конце провода произнес мужской голос — Господин Распутин?
— Да, слушаю.
— Ваш завтрашний визит в Зимний Дворец одобрен. Петр Аркадьевич будет ждать вас в полдень.
— Благодарю, — на автомате ответил я и спохватился. — Ало, ало!
Но в Царском Селе уже повесили трубку.
— Отче, что вам сообщили?
В дверях гостиной меня караулила Лохтина.
— Завтра меня в полдень ждет Столыпин.
— Так это же замечательно! — Ольга Владимировна всплеснула руками. — Разве не этого вы хотели?
— Я хотел??
Распутин. Распутин да, хотел. Первый его визит в Царское Село произвел на Николая с семьей такое впечатление, что он попросил «старца» заглянуть и к Столыпину, помолиться над его больной дочкой. Вот, значит, что мне завтра предстоит!
19 октября 1906, 12.30
Санкт-Петербург
— А я думал, ты, Гришка, обычный мошенник! — Столыпин вперил в меня свой грозный взгляд, но я его проигнорировал. Перекрестился на красный угол, без спросу уселся за массивный стол. У нас у самих грозный взгляд. Да и настроение, если честно, не очень.
С утра «генерал» уехал на службу, а я отстоял заутреню в соседней церкви, вернулся в дом Лохтиных и задумался над тем, что мне делать. Войти в царскую семью не так уж и сложно. Экзальтированная императрица хочет чуда. И она его получит, Алексею станет лучше. Николай — подкаблучник, сделает все, что хочет жена. Да и сам не чужд религиозному мистицизму. Но тут такая ситуация, что вход рубль — выход два.
Вокруг трона — огромная свора аристократических псов. Каждый из который
