на верхнюю палубу — наблюдать за тем, как корабль отчаливает.
С погрузкой почты закончили быстро, ждали только свежего ночного бриза, чтобы вместе с ним выйти из гавани. Свободные от вахты матросы находились в увольнительных на берегу и собрались на пирсе только к вечеру.
Я никогда не задумывался о таких нюансах — суша остывает быстрее, и давление над ней повышается — соответственно, ветерок начинает дуть в сторону моря, над которым воздух остается теплым, а давление — низким… Парусники до сих пор пользуются этим природным явлением, причаливая днем, а отчаливая — в темное время суток.
Наконец пирс и палубу накрыла рабочая суета. За процессом наблюдал сам капитан — внушительный, грузный мужчина с пышными бакенбардами.
— Отдать швартовы! — раздалась команда, потом — еще набор зубодробительных морских терминов.
Матросы полезли по вантам наверх, паруса распустились белыми лепестками, корабль дернулся, приводимый в движение порывом ветра, и устремился вперед, рассекая волны.
Я, черт побери, был счастлив — то, о чем мечталось так давно, теперь происходило наяву.
* * *
Меня выворачивало наизнанку. Склонившись через фальшборт, я пытался сдержать спазмы, но тщетно — морская болезнь плотно насела и отпускать не собиралась. Теперь я мечтал, чтобы после того, как сдохну, патологоанатом — когда б меня вскрывал — хоть чего-нибудь нашел.
Хватило четырех часов плавания в открытом море при «умеренном волнении», чтобы я проклял тот день, когда ступил на палубу «Гленарвана», и захотел отправиться в Зурбаган пешком. Каннибалы и рабовладельцы теперь казались мне меньшей из проблем.
— А, это вы? — Рафаэль был бодр и свеж, — Принести вам воды? Говорят — помогает.
— Нет-нет, спасибо… — я утер лицо и почувствовал вкус соли — брызги волн долетали до верхней палубы.
— Да вы совсем зеленый! Пойдемте, выпьем теплого чаю с лимоном — всяко станет полегче, даже если вы продолжите разговаривать с морским дьяволом и дальше…
Он еще и шутил! И его совершенно не смущала качка — вальсирующей походкой горный инженер двинулся в сторону кормы — там располагалась кают-компания. Хватаясь за любую опору и теряя равновесие каждую секунду, я двинулся за ним.
Кажется, даже звезды на небе потешались надо мной. Как же — героический офицер, вся грудь в крестах — и блюет дальше, чем видит! Стыдоба! И почему раньше, на пароходах, со мной такого не случалось?
— Идемте, чай готов!
В каюте таких несчастых, как я, было несколько — их легко было отличить от бывалых морских путешественников по бледно-зеленому цвету лиц.
— А вы что — часто в море? — спросил я у Рафаэля.
— В первый раз! — пожал плечами он, и принялся наливать чай в чашки, не уронив ни капли мимо.
Ну, надо же!
* * *
— Хэйа даг! — поприветствовал я Рафаэля, когда он, постучавшись, вошел в мою каюту. — Гло йа ин Год?
— Чего? — удивился он.
Я отложил самоучитель языка гемайнов и сел на койке.
— Верите ли вы в Бога? — сказал я уже по-имперски, — Говорят, им этот вопрос заменяет приветствие.
— Кому — им?
— Коренным жителям Наталя — гемайнам.
— А-а-а-а! И что нужно отвечать?
— Еэр аан дие Вадер, ен Зин, ен дие Хейлиге Геес, если я правильно разобрался с произношением.
— Аминь! — кивнул Рафаэль, — А если бы я был неверующим?
— Тогда у вас не получилось бы вести дела с гемайнами.
— А почему вы назвали их коренным населением? Там же сплошь белокожие бородачи, потомки переселенцев из Оверэйссела, так?
— Но заселили-то они пустые земли, м? Четыреста лет назад лаймы завезли аборигенам холеру и оспу в обмен на рабов и слоновую кость, и народ там вымер. И пустынный берег без людей и живности не интересовал никого… Кроме гемайнов, которым жить под тевтонами не улыбалось — вот и выселились, чуть ли не целым народом.
— Вот как? А как же руды металлов, уголь?
— А это обнаружили почти случайно… — я протянул ему одну из книг, которую купил в Яшме, — Вот, можете почитать, тут много по вашей теме. Не знаю, насколько сильно можно доверять автору, всё-таки он тоже — лайм. Но — черным по белому сообщает, что цветущие города Колонии были основаны сто пятьдесят-сто лет назад. Зурбаган, Лисс, Гель-Гью… Лаймы выгоды не упустят, переселенцы из Альянса устремились сюда сразу же, как стали известны истинные богатства этих земель. Их не интересовало земледелие и скотоводство, им было нужно золото.
— А гемайны? — Рафаэль и вправду был заинтересован.
— Гемайны дали бой. И лаймы умылись кровью, и подписали Покетский договор, согласно которому не продвигаются далее, чем на пятьдесят верст от побережья. И до сей поры договор соблюдался. Но кого после Великой Войны интересуют старые договоры, верно?
Рафаэль задумчиво кивнул.
— Я возьму почитать? Не очень ясно, как во все это вписываются туземцы…
— Нет проблем, читайте! Тотзиенз, Год сиен йо!
— Да, да… И вам всего хорошего.
Он уже закрыл дверь, но тут же вернулся обратно.
— Я чего заходил-то! Вы фехтуете?
— Э-э-э, что?
* * *
Оказывается, всё то время пока мы лупцевали друг друга бамбуковыми палками и скакали по палубе, изображая записных дуэлянтов, за нами наблюдал капитан.
— Я вижу, вы пообвыклись, — проговорил он, спускаясь по лестнице, — Недурно, недурно… В каком вы звании?
Рафаэль внезапно вытянулся во фрунт:
— Корнет второй сотни третьего Горского кавалерийского полка!
— Капитан второго ранга Тулейко, до недавних пор командовал монитором «Отважный»… Теперь вот — здесь пригодился, — Тулейко повернулся ко мне, — А вы? Вы где служили? В каком звании?
— В пехоте… — буркнул я и перехватил бамбуковый дрын обратным хватом, — Господин Мастабай, мы на сегодня закончили?
Рафаэль удивленно глянул на меня, а потом по своей привычке пожал плечами:
— Наверное. Есть у кого-то еще желание попрактиковаться? — обвел он глазами собравшихся на палубе зрителей.
Кавалерист — он и на корабле кавалерист. А я-то гадал, какого черта он не стал прекращать тренировку после того, как собрались зрители… Для меня их внимание было как мертвому припарка — вроде и плевать, а вроде и нелепо как-то. А корнет — красовался. Третий Горский полк был сформирован уже после того, как лоялистов загнали наЯнгу, и пороху они, почитай, не нюхали — горячую южную молодежь использовали для отлова мелких банд и патрулирования дорог. А гонору-то гонору… И морская болезнь его не берет, зар-раза.
Качка усиливалась, и меня опять прихватило. Господи, напиться, что ли? Или на корабле — не положено?
* * *
Я как раз избавлялся от тщетной попытки пообедать, привычно скорчившись над фальшбортом, когда увидел на бескрайней водной глади нечто чуждое.
