— Можно, господин Директор, — поднял руку аналитик в английском костюме. В нем явно угадывался выпускник «Лиги плюща». В последнее время таких ребят все чаще старались подбирать для аналитической и технической работы в Агентстве.
— Говорите, Уоллес.
— В России в двадцатые годы появилось необычное научное учение о так называемой Ноосфере, — аналитик выговорил это слово по-русски, затем пояснил. — Его в числе прочих обосновал русский ученый Вернадский. Основной аспект понятия ноосферы — это синхроническое единство обитаемого мира, связанное с тем, что в последние десятилетия человечество все больше начало выступать как некий единый организм, обладающий коллективным разумом. По мнению сторонников Ноосферы мысль являет себя как некая действующая природная сила. То есть это не только продукт эволюции, она и есть сама эволюция, продолженная в иной форме.
— Вы что, предполагаете, что сила некоего Вселенского разума решили переиграть историю? Чем тогда она отличается от Господа Бога?
— Барри, успокойся, этот молодой человек отчасти прав, — Буш внезапно понял, что мозаика в его голове, наконец сложилась. — В том мире случилось нечто непоправимое, и мы не смогли договориться между собой. Америка в силу разных, скорее всего внутренних причин ослабла, настроила против себя Россию. Мир оказался расколот на множество кусочков. Воцарился всеобщий эгоизм и противное христианской природе самолюбование. Неужели вы не поняли, что все это, — директор Агентства кивнул на лежащие перед ним папки, — подбросили нам Советы. Это тщательно разработанная ими операция. Эти двое перебежчиков не знают ничего необычного, хоть и принесли нам в клюве достаточно информации. Думаю, что и фильм подброшен нам специально и тот факт, что человечество погибло от вируса, донесен до нас неслучайно.
В воцарившемся в кабинете молчании раздался грозный рык сенатора:
— Что ты хочешь этим сказать, Джордж? Нам стоит преклонить колени перед проклятыми комми?
— Нет, они сами предлагают сотрудничество. Барри, это прямой сигнал нам перед визитом их нового Генерального секретаря. Они понимают, что попытка уничтожения друг друга чревата гибелью всего человечества. Подумай сам, был ли шанс спасти человечество, если бы мы к тому времени оставались единственными сверхдержавами.
Человек в форме ВВС снова поднял руку.
— Извините, сэр, я не ученый, мое дело спецоперации и война. Но одно я могу сказать точно, — русские — крепкий и серьезный противник. Они всегда были достойны нашего уважения. Если нам пришлось стать хотя бы на время союзниками, то лучшего и желать не пришлось. Вместе мы можем сделать очень многое, в том числе и спасти мир. Это, сэр, не самая плохая судьба для страны.
Джордж Герберт Уокер Буша некоторое время смотрел на военного. Ведь он и сам в период Второй мировой был летчиком. Затем Директор положил одну папку на другую и уверенным голосом заявил:
— Вот и ответ! Ответ тех, кто послал сюда людей из будущего. Человечеству дан еще один шанс. Шанс стать лучше…и выжить, черт возьми! Что наши споры, если на кону судьба человека как вида.
Сенатор пристально посмотрел на директора ЦРУ, но смолчал. Ему нечего было сказать. При всем присущем ему антикоммунизме он был умным человеком и любил свою страну. Ему внезапно пришла в голову мысль, что, пожалуй, контролируемое соперничество с комми далеко не самая плохая судьба для Америки. Во всяком случае такое «спортивное» соревнования здорово дисциплинирует. У каждого великого народа должен быть не менее великий соперник.
— Господа, прошу извинить, но мне нужно срочно к президенту.
Глава 19 Столкновение эпох. 11 ноября 1976 года. Ленинград. Эрмитаж
Надежда Ягужинская, казалось, вся погрузилась в молчаливое созерцание. Никакая расчудесная иллюстрация никогда не заменит подлинную живопись. Потому в этом коротком слове и нашлось место целому понятию «живая». Настоящий художник обязательно поместит в свое произведение искусства частичку собственной души. И никто не мог это сделать лучше, чем Пьер Огюст Ренуар. Беззастенчивый поэт французской живописи.
Казалось, что поверхность холста была попросту покрыта крупными и бессмысленными мазками. Но немного позже, тебе внезапно, изнутри полотна раскрывался портрет неизвестной женщины. Она чуточку застенчиво улыбалась именно тебе сквозь время и пространство. Ты знал, что эта парижанка уже давно умерла, про нее все забыли, но все равно невесомый отпечаток её души стремился к тебе сквозь нарисованные глаза, мягкую улыбку, повёрнутое в движении тело. Слепок самой жизни, её благолепия и радости!
Если долго стоять напротив картины, то ты в конце концов окажешься в окружении милых лиц, невинных натюрмортов, абсолютно не ощущая их «виртуальность». Они живые, напитаны тем животворным духом, что дан человеку по праву рождения. И как бесконечно жаль тех, кто покупается на дешевые удовольствия и неспособен подняться на более высший уровень сознания. Бессмысленная трата собственной жизни!
Хотя нет, известнейший музей планеты был полон людей. Проходили мимо многолюдные экскурсии, посетители внимали своим поводырям по миру искусства, по их глазам было заметно, что пришли они сюда отнюдь не для галочки. Многие из «одиночек», замирали на некоторое время у тех или иных картин, погружаясь куда-то в только им данные миры. Каждый посетитель видел здесь именно свое, находил собственный луч божественного света.
В немом восхищении или даже вовсе впадая в транс, они шли и шли. Эрмитаж впитывал в себя впечатления сотен тысяч, а может быть и миллионов благодарных поклонников. Насыщенная атмосфера настоящего пира духа была сродни так называемой «намоленности» русских церквей. Состояния экстаза и трансцендентность весьма характерная для православной ветви христианства, зашедшей русской душе.
Надежда в свое время отдала должное напускной религиозности свежего адепта, объездив десятки монастырей и провинциальных храмов. Но не так часто она там ощущала некий прилив сил, ту загадочную атмосферу, которая характерна только для старинных православных церквей. Что бы там не говорили, но ни у католиков, ни у протестантов такого даже близко нет в помине. Там просто дома для молитв и торжественных месс, в них нет места сердцу и открытости духа. Они только для поклонения.
Женщина вспомнила маленькую церквушку в Полоцке и сидящую внутри неё, около входа, монахиню. Та уже не могла двигаться, но спокойно и ненавязчиво рассказывала об истории этой одной из самых старых церквей Белоруссии и Руси. И почему-то именно её хотелось слушать и слушать. Слова шли от сердца, плели замысловатые кружева, чтобы за вашими спинами выросли крылья.
Или небольшой храм в Боголюбово, где ей посоветовали прислониться к одной из стен неимоверно старинной церкви. В ней полным ходом шла реконструкция и сквозь побелку просвечивали те настоящие древнейшие лики, не обезображенные последующими наслоениями лжи, внизу виднелся раскопанный недавно археологами исконный пол, покрытый свинцовыми плитами.
От церковной стены неожиданно вместо холода на женщину пыхнуло настоящим жаром. Что это? Самовнушение, мистика, нечто иное, нами пока непознанное? Что люди оставляют в этих молитвенных чертогах в порыве высших чувств? И есть ли тут место материальному?
Духовная жизнь человечества составляет уже тысячи лет, и те люди, кто с легкостью отмахивается от неё так же жалки, как и религиозные фанатики. Надежда не терпела ни тех, ни других, но ей доставало сил и разума не погружаться глубоко в чуждые ей верования и учения. Хотя многие из её окружения подвергались модным соблазнам и уезжали за тридевять земель в поисках «Учителей». Обычно они возвращались выжатыми как лимон духовно и материально. И безо всякого блеска в глазах.
Нельзя просто верить, если человеку дан разум. Божий дар! Как можно, обладая таким инструментом, доверять сказкам, написанным давным-давно и некритически воспринятыми позже потомками. Представления неимоверно древних верований, волею судьбы сумбурно некогда записанных племенем семитских пастухов и составивших собственно так называемый Ветхий Завет не имеют никакого отношения к Сущему. Ими должна заниматься наука, а не церковники. Это было её глубокое убеждение. И потому Надежда сразу разворачивалась перед начётчиками. К сожалению, чем дальше, тем тех становилось все больше, что в итоге отвернуло её от церкви. Если в храме нет живой мысли, зачем он нужен? Дух святой все равно всегда с человеком.
