— Когда следующий сеанс радиосвязи?
— Сегодня, в полдень по Москве.
— Строго запретите Соловьеву отвлекаться на что-то другое. А то полезет еще штурмовать Новгород-Северский, — улыбнулся Сталин. — Пусть обходит город и готовится к нападению.
— Если все подтвердится?
— Тогда пусть отряд Соловьева… как он кстати, называется?
— «Победа».
— Хорошее название, — Сталин опять пыхнул трубкой. — Тогда пусть «Победа» после подтверждения, — он кивнул на карту, — готовится принимать самолет из Москвы. Вы же знаете товарища Соловьева, Илья Григорьевич?
— Так точно, вместе готовили взрывы в Киеве.
— Вот и полетите к нему, на месте разберетесь что к чему.
* * *
Ну и приключение! Черт нас дернул сюда полезть, в этот Новгород Северский! Не жилось нам спокойно, поперлись в самое пекло. Хотелось, чтобы на казни предателей всё кончилось. Как бы не так! Это было начало! Со всех сторон на меня наседали местные жители, которым срочно понадобилось решить именно со мной накопившиеся вопросы. Оказалось, что меня здесь ждали очень давно, потому что только Петр Николаевич Соловьев должен решить возникшие проблемы, раздать припасы, захваченные у немцев, а, может, и какие-нибудь другие. Девиц замуж выдавать, к примеру. Или бороться с тараканами. Да не теми, которые ночью от света разбегаются! А которые в голове у некоторых живут!
Оказалось, что немцы планомерно и тщательно грабят население. А особенно евреев. И местная иудейская община, та, которой удалось еще не познакомиться совсем тесно с зондер-командами, начала требовать, чтобы я открыл вещевой склад и быстренько всё раздал. Ага, бегу, аж спотыкаюсь.
— Раввин есть? — грозно спросил я.
— Я, — вперед вытолкали типичного еврейского ребе, с пейсами, лапсердаке и шляпе. На груди уже был пришит немецкий орден «Желтая звезда» второй степени, который носят с куском желтой ткани на правом плече. — Гершель Соловейчик.
— По батюшке вас как? — спросил я.
— Мойшевич, — ответил раввин.
— Значит так, Гершель Мойшевич, подберете двух помощников, с утра начнете возвращать имущество владельцам. Мы как раз уйдем и мешать вам не будем. Кто хочет — идет с нами. Курорт не обещаю, будет тяжело. Зима, лес, сами все понимаете. Но появится шанс выжить и поквитаться с врагом.
— Я понял, товарищ командир, — раввин вроде старается держаться, но дается это ему с трудом. Вон как руки дрожат.
— Так что сейчас постарайтесь объяснить своим то, что я только что сказал. Тем, кто останется, лучше из города скрыться. Чем дальше, тем вернее.
Через полчаса вот те самые учителя и архивариусы, портные и сапожники, да еще ученик ювелира с музыкантом заставили меня думать, что пора переименовать наш отряд в «Шолом Алейхем».
* * *
Но не один я старался. Товарищ Енот тем временем тоже работал с местными кадрами. Разбавил наш странный национальный состав, понабрав десятка три комсомольцев и активистов, на которых уже положили глаз полицаи, припоминая их деятельность при прошлой власти.
Всё это мой зам по связи с подпольем мне рассказывал на бегу, потому что сразу после разборок с еврейским населением я поспешил в больницу, куда отправили Быкова. Понятное дело, рассказал не всё, у них там свои подпольные дела. Меньше знаешь, крепче спишь. А то сколько этих подпольщиков засыпались на какой-то ерунде только потому, что язык как помело и они по секрету всему свету рассказывали что можно и что нельзя. А додуматься, что нельзя ничего, они только в гестапо смогли.
Взяли кого-то — и пошло. Одного за другим. Потому что если в гестапо спрашивают, то отвечают все. Кто сразу, кто чуть погодя. Не приведи господь, конечно, лучше сразу застрелиться. Это полиция мордобоем занимается, а у немцев такие костоломы сидят, что… Ну его, думать даже об этом не хочется.
Хоть тут всё и рядом, а запыхался немного. Больница маленькая, но всех наших обслужить успели — и тех раненых, что с собой привезли, и тех что здесь образовались. Ну, и Быкова тоже. Наш разведчик был похож на египетскую мумию и благоухал какими-то медицинскими запахами, довольно ядреными, скажу я вам.
Пошел к доктору, узнать что да как. В кабинете сидел… ну вот почти младший брат раввина Соловейчика, до того был похож.
Поздоровался, представился, Так, мол, и так, отряд «Победа» искренне благодарен и готов по мере сил и возможностей… Короче, спрашиваю, что мы можем сделать для больницы и доктора.
— Единственное, что вы могли бы сделать для нас, — отвечает эскулап, задрав вверх чеховскую бородку, — так это побыстрее забрать своих людей и перестать мешать нам работать.
— Извините, доктор, — спрашиваю я старого хрыча, — вы еврей?
— А что, не похож? — ехидно интересуется он вместо ответа. — Или надо еще дополнительно штаны снять? Так вы только скажите, — и начал перекладывать на столе бумаги из правой стопки в левую, дескать, я тут занят, извольте освободить помещение.
— И что вы думаете о перспективах работы вашей больницы? — спрашиваю я, будто и не заметил грубости. А что, мне этот противный и вредный докторишка нужен гораздо больше, чем я ему.
— Будем потихоньку помогать людям, — говорит этот упрямый… ээээ, как бы так полегче сказать… мужчина, не поднимая головы. Он еще и писать что-то начал!
— Так позвольте указать на ошибочность ваших утверждений, — говорю я, вспоминая ученые споры у нас на зоне. Ишь, не ожидал, думал, наверное, что я кроме командного матерного никакими другими языками не владею. — Очень скоро здесь обратно будут немцы, вашу больницу закроют, больных выбросят на улицу вместе с персоналом, а лекарства и бинты отберут до последней капли касторки. А вас, извините, даже не проверяя, что там у вас в штанах, в лучшем случае расстреляют.
Приуныл доктор, видать, если какие-то иллюзии по поводу фашистов и были, то давно улетучились. Наверное, еще до вручения ордена «Желтой звезды». И остроумие куда-то засунул, молчит.
— Семья есть?
— Есть, вернее, уехали, в эвакуации.
— Вот и хорошо. Доктор, моим решением вы мобилизованы в качестве врача партизанского отряда «Победа». В срок один час подготовить к погрузке необходимые материалы. Исполняйте! Хотя, постойте, — остановил я эскулапа. — Зовут вас как?
— Иосиф Эмильевич.
— Как
