— Мой господин, эмир Эль-Кудса, по-вашему, Иерусалима, страстно желает видеть твою голову на блюде, — лукаво усмехнулся евнух. — Настолько страстно, что заставил меня поклясться на Коране, что я привезу ее. Ты имел неосторожность убить на дороге его младшего брата Селима, — пояснил Ярукташ, заметив недоумение на лице рыцаря. — Поэтому Юсуф шел по твоему следу, а я ждал здесь.
— Сдержать клятву будет нелегко, — Роджер тронул рукоять меча.
— У меня здесь сотня, у тебя — только десяток, — пренебрежительно сказал евнух. — Это лучшие воины Сахеля, можешь мне поверить.
— Видел, — сказал рыцарь. — Команды выполняют четко.
— Я подбирал их несколько лет, по одному, — расплылся в улыбке Ярукташ. — Они не бездельничают в мирное время, проводя его в духанах или у женщин, как другие; каждый день занимаются в поле, совершенствуясь в построении, приемах атаки и владения оружием. Это трудно, но они не ропщут: никто не одет так хорошо в Сахеле, никого так сытно не кормят, ни один воин не получает столько серебра. Я знаю, на что способны твои туркополы, они умелые воины, но тебя не спасут. Десять на одного в чистом поле! Мы засыплем вас стрелами издалека, как сделали это у Тивериадского озера, и вы станете похожими на кусты терновника — такими же пышными и колючими, — евнух хихикнул.
— Почему ты не напал до сих пор?
Ярукташ не ответил. Нагнулся и стал внимательно разглядывать жеребца Роджера. Затем объехал вокруг рыцаря, не спуская глаз с его коня. Тот вдруг заржал и потянулся мордой к кобылке евнуха. Роджер дернул поводья.
— Хороший жеребец, — сказал Ярукташ. — Вы, франки, любите высоких коней — чтобы смотреть на других сверху вниз. Наши эмиры переняли этот обычай, поэтому на высоких коней хороший спрос. Твоему жеребцу нравится моя девочка. У них будет славное потомство, поверь! Мои родители разводили коней, я знаю в них толк.
— Тебе нужен мой жеребец? — удивился рыцарь.
— Жаль его убивать. Если мы станем стрелять, погибнут люди и кони.
— Ты хочешь, чтоб мы сдались, и ты привел нас к эмиру в оковах, — догадался Роджер. — Поэтому и затеял переговоры.
— Я не настолько глуп, чтобы предлагать плен, — пожал плечами Ярукташ. — Тебе и твоим дьяволам нет резона сдаваться. Лучше пасть в бою, чем захлебываться кровью под ножом палача. Души воинов, погибших в бою, пребывают в раю; а души казненных преступников идут прямо в ад. Разве не так?
— Это у мусульман.
— У христиан тоже. Я хорошо знаю обе веры, рыцарь. До четырнадцати лет я был христианином… Правду сказать, я не верю ни в Магомета, ни в Иисуса. Поэтому мне плевать на клятвы на Коране и клятвы на Библии. Эмир не увидит твою голову. Я готов отпустить вас живыми. Отдай мне золото, что ты увез из Иерусалима, и можешь ехать, куда хочешь.
Лицо Роджера исказилось.
— Только не говори, что ты ездил в захваченный правоверными Иерусалим, чтобы поклониться святыням, — усмехнулся евнух. — Я знаю, что влечет в Сахель рыцарей креста. В городе оставалась казна ордена, и ты вывез ее.
— У госпитальеров в Иерусалиме не осталось казны, — хрипло сказал Роджер. — У тамплиеров тоже. Все отдали на выкуп людей.
— Поэтому те из них, что пребывают сейчас в рабстве, проклинают вас?
— Вы назначили непомерную цену, и золота не хватило. Люди преувеличивают богатства воинов-монахов.
— Кого ты хочешь обмануть, рыцарь? Зачем ты ездил в Иерусалим?
Роджер не ответил. И только несколько мгновений спустя сказал:
— У меня нет золота. Можешь осмотреть мои сумки и одежду, сумки и одежду моих людей.
— Я знаю, что там ничего нет, — спокойно сказал Ярукташ. — Казну не увезешь в седле. Скажу честно: если б ты вывел в долину вьючных лошадей, то сейчас походил бы на терновый куст. Я остановил своих мамлюков, когда увидел вас без вьюков. Золота нет при тебе, но это не означает, что его нет совсем. Ты где-то припрятал его, уберегая от опасности. Я думаю даже, что припрятал недалеко.
— А говорил, что я постарел!.. — вдруг усмехнулся Роджер.
Евнух заулыбался во всю ширь своего необъятного лица.
— Согласен?
— Я не верю, что ты готов вернуться к эмиру без моей головы. Ты возьмешь золото себе, а наши головы отвезешь в Иерусалим.
— Я не собираюсь туда возвращаться.
Несколько мгновений рыцарь и евнух пристально смотрели друг другу в глаза. Пока Ярукташ не покачал головой.
— Я опрометчиво сказал, что не признаю Корана и Библии, ты теперь не поверишь моей клятве. Поэтому поведаю, чем не делился ни с кем. Зародьяра знает весь Сахель, его слово тверже закона, а жирному евнуху, презираемому сарацинами и христианами одновременно, доверия нет. Но я расскажу тебе истинную правду. Я родом из бедной армянской семьи, все мои родичи — христиане. Мы долго жили обок о бок с турками и арабами, которых вы, не разбирая, называете сарацинами, и не мешали друг другу. Но Саладин объединил мусульман, затем объявил джихад, — христианам стало трудно. Мой отец решил, что заступник перед Аллахом семье не помешает. Я был красивым мальчиком, рыцарь, — местный бек заглядывался. Меня продали за четыре безанта, — кривая улыбка исказила лицо евнуха. — Это хорошая цена, конь стоит дешевле. Меня заставили принять истинную веру, а бек утолил жгучий огонь в своих чреслах…
Роджер молчал, внимая.
— Через год бек продал меня, — продолжил евнух. — Он любил только свежих мальчиков. Бек, что купил меня у прежнего хозяина, был старым и мудрым: он держал гарем и не брезговал юношами, выбирая между ними и женщинами не чаще раза в неделю — огонь в его чреслах уже угасал. Я ему нравился. Он обучил меня арабскому письму, велел затвердить Коран наизусть, много рассказывал о делах правителей Сирии. Мы ладили. Но однажды меня поймали ночью в гареме, — Ярукташ ухмыльнулся. — Бек не жаловал жен вниманием, они скучали, а меня евнухи не принимали за мужчину. По законам шариата человека, проникшего в чужой гарем, должны казнить. Однако меня не застали с женщиной, и я сказал, что забрел на женскую половину по ошибке. Бек не поверил, но не захотел меня терять. Он сказал, что такой умный и красивый юноша, как я, должен иметь право заходить в гарем, когда захочет. Старик любил такие шутки… Меня оскопили, — евнух вздохнул. — Потом бек умер, и я достался по наследству его старшему сыну Имаду, нынешнему эмиру Иерусалима. Бог не обидел меня умом, старый бек научил многому — я быстро возвысился. Имад не пошел в отца, он отважен, но не разбирается в хозяйстве — скоро я стал его правой рукой. Я командую стражей города, у меня есть личная сотня воинов, деньги и земли…
— И сейчас хочешь все это бросить? — сощурился Роджер.
