— Мойша! Где твоя «Эмочка»?
— В гараже. — Коротко ответили с заднего сиденья. Потом голос прозвучал снова:
— Таки мы бы на ней сейчас лежали под этим, с позволения сказать, мостом.
— Ка-а-апитан Абрамзон! Перестань косить под еврея, ты по-русски лучше меня разговариваешь! — рассмеялся полковник.
— Ай, командир! Ну как же говорить бедному еврею, да ещё и в еврейской дивизии? Потише гони, Миша, — капитан ухватился за спинку сиденья и стал неотрывно смотреть в боковое стекло.
— Здесь? — глухо спросил Шнитко, с жадностью высматривая что-то впереди.
— Чуть, чуть. Стоп!
От резкого торможения машину повело, но водитель справился. Открыв дверцу, первым вышел Шнитко, за ним неуклюже вылез Абрамзон. Следующий за «Доджем» полугусеничный «М-43» с устремленным в небо «Браунингом» остановился тоже, и из кузова посыпались автоматчики.
Оглянувшись, полковник поморщился:
— Скоро, и в сортир будешь с охраной ходить.
— Лишь бы не с конвоем, — меланхолично ответил Абрамзон, внимательно смотря под ноги, — Осторожней Архип Иоанович, здесь склизко…
Спустившись с насыпи, офицеры прошли до берега протоки, и остановились:
— Точно здесь?
— Я знаю? — Проворчал капитан. — Окопы копали здесь.
Медленно и торжественно офицеры сняли шапки. Давно дожди и снег размыли окопы и воронки, но ещё были видны почерневшие опоры моста, торчащие из стылой воды как больные зубы.
Надев шапки, полковник и капитан пошли обратно:
— Нет, стрелять сейчас не будем, — ответил Шнитко, заметив расстегнутую кобуру «Кольта» у Абрамзона. — Вот устроимся в городе, проведём митинг, тогда и салют будет. Займись этим, Мойша. Да и памятник надо сделать, хоть деревянный.
Подождав, пока офицеры усядутся в «Додж», лейтенант взвода охраны скомандовал:
— Быстро в машину!
Закинув «Томпсоны» за спину бойцы стали запрыгивать в кузов. Последних уже подхватывали за руки, и затягивали в движущийся транспортёр.
Красная армия возвращалась. «Никто не забыт, и ничто не забыто!»
Июнь 1958 года. Белостокское высшее военное авиационное училище имени дважды Героя Советского Союза Кличко П. В. Приёмная комиссия.
Сидящий на жёстком стуле подполковник, вытер лысину большим платком и вновь надел фуражку. С тоской посмотрев в окно, где на постаменте замер рвущийся в небо серебристый «Тандерболт», с бережно сохраненной надписью «От американских рабочих — героической Красной Армии!», опять вздохнул, и кивнул стоящему у дверей сержанту.
В распахнутую дверь зашли очередная группа, и разошлась к столам лейтенантов. Развернув газету, офицер начал читать статью об очередном кризисе в зоне Суэцкого канала. Некоторые абзацы он обводил красным карандашом, привычно действуя левой рукой.
— Товарищ подполковник.
Отложив газету, председатель комиссии посмотрел на лейтенанта, и смущённо переминающего с ноги на ногу высокого парня в тщательно выглаженном, но явно перешитом пиджаке.
— Что у вас?
— Вы приказали докладывать о таких абитуриентах. — Доложил молодой офицер, протягивая серую папку.
— Опять что ли молодой? — добродушно протянул председатель, открывая папку, — Идите, товарищ лейтенант. А замполиты на то и существуют, чтобы разбираться с каждым отдельно.
Он углубился в чтение документов, а парень, наконец-то решился и спросил:
— Товарищ подполковник, разрешите спросить?
— Угу, — буркнул офицер.
— А что с рукой то? А то у моего батьки тоже рука ранена, так мамка такую мазь сама варит!
— Да не поможет мне твоя мазь. Под Афинами осколком цапнуло, нерв перебило… — рассеяно ответил офицер, и внезапно ткнул пальцем в папку: — Так ты ещё молодой! Хоть и техникум закончил. Экстерном что ли? Но как же мы тебя примем, если у тебя день рождения только двадцать пятого июля…
Подняв взгляд на уже окончательно смутившегося юношу, подполковник странным голосом, продолжил:
— Сорок первого года. И место рождения — город Полесск. И Дмитрием зовут. Сынок, тебе мамка говорила, где ты родился?
— Батька. Тот, как выпьет лишку, всё радовался, что на мосту матка меня родила. Говорит, была бы девка — тут же в реку! Ну, это он шуткует, две сестрёнки у меня старшие, тока-тока замуж повыдавали.
Офицер задумался, потом тряхнул головой и решительно сказал:
— Документы я у тебя приму! И начальнику училища скажу, что крестника капитана Листвина надо принимать! Запомни фамилию Листвин, это он дал тебе имя! И не вздумай слабину проявить. Ничто и никто тебя не спасёт, если не сдашь экзамены, или учиться будешь плохо! Подполковник Абрамзон ещё послужит, и будет очень внимательно смотреть за тобой!
Республика Израиль. 2010 год.
Четырнадцатое января Эстер Шлемовна, как обычно, провела, перебирая старые документы. В этом году к ним добавилось удостоверение «Шестьдесят пять лет Победы», и сама медаль, которую сегодня привёз и торжественно вручил секретарь Советского посольства. Старческие пальцы перебирали пожелтевшие бумаги, давно уже ламинированные для большей сохранности. Эстер не открывала глаз, всё это она давно знала наизусть. Вот приказ о том, что она стала законной женой с новой фамилией, единственная бумага написанная им. Она помнила каждую букву, каждую запятую. Это написал отец её первого ребёнка, ставшего, кто бы мог подумать, бригадным генералом Армии Защиты Израиля. Вот его денежный аттестат, который он сумел всунуть во время лихорадочного прощания. Когда она училась в медицинском институте Ташкента, куда её буквально силой заставили поступить новоявленные «папаши», Абрамзон и Зубрицкий, этот аттестат спас её. Сашенька родился очень маленьким, и только помощь Зубрицкого внезапно ставшего председателем колхоза спасла их обоих. Кто бы мог подумать, что из крошечного комочка, вымахает такой здоровеный мужик. Ах, Павел Васильевич. В сорок четвёртом, он умер, не выдержав работы на износ. А как он рвался на фронт! Как ругал «этого хитрого жидяру» Абрамзона, удравшего воевать, и как радовался каждому его письму! Оставив сына дочке Зубрицкого, сумевшей приехать к отцу, младший лейтенант Листвина ушла на фронт. Вот её офицерское удостоверение… нет, не то. Эстер Шлемовна открыла глаза и всмотрелась, нет, это уже выдано в сорок восьмом, уже здесь. «Квадратный капитан», как любил повторять её второй муж, которого она встретила уже в Хайфе. Самое смешное, что в Союзе воевали они рядом, в первой Еврейской дивизии. Сформированная в сорок втором году, и оснащенная оружием, купленным на деньги американских евреев, дивизия буквально рвала немцев на части. Первый состав был полностью из эвакуированных с окупированных территорий, и счёт был огромен! Не зря же в сорок четвертом обе стрелковые дивизии и лётчиков перевели на южное направление. Нельзя было пускать их в Германию. А вот и паспорт репатрианта. В сорок восьмом, правительство СССР удовлетворило просьбу Антифашисткого еврейского комитета, и разрешило свободный выезд граждан СССР еврейской национальности на территорию будущего Израиля. Вот он, тот самый номер газеты «Правда». Какие деньги сейчас за него предлагают коллекционеры! Но пускай сын сам потом решает.
