– Туда!
Узкий проход был кое-где завален осыпями, перегораживая ущелье от стены до стены. За очередным валом из песка и щебня, ущелье, вернее, расщелина разошлась тремя тупичками. Впрочем, долго искать не пришлось – из левого тупичка сверкнула вода.
– Вода… – произнес Ахми с благоговением.
Тощая струйка пробивалась среди камней, и наполняла каменную выемку чистой водой. Выемка вмещала в себя не больше, чем ванна, но какое же это было блаженство – просто омыть лицо, стереть пыль, вдоволь напиться! Все трое припали к воде и глотали, глотали, глотали…
Первым отвалился Сергий. Отдышавшись, он сказал:
– Бурдюки нужны. Два или три. Или кувшины хотя бы. Запасемся водой, оружие в руки и – на свободу с чистой совестью!
– А поесть? – забеспокоился Гефестай.
– Ничего, на диете посидим. Лишь бы вырваться! Пошли, а то там наши одни…
Главный надсмотрщик сильно ругал «членов экспедиции» за долгое отсутствие и пинками погнал на работу. «Изыскатели» с ходу включились в производственный процесс: Гефестай впрягся в салазки, Сергий взялся молотом махать, Ахми ухватился за узкую двуручную пилу и пошел водить ею на пару с Каштой, черным и потным, словно лакированным, разваливая надвое гранитную заготовку.
Вечер упал незаметно – только что было светло, и все, кануло солнце за окоем, четко вычертив зубчатый силуэт гор на западе.
Выпитая вода и забрезжившая надежда поддерживали Сергия в тонусе. Умолотив похлебку, он заполз в клетушку, и повалился на траву. Ноги гудели, голова тоже, руки отнимались. Но дух был бодр.
Следом залез Ахми. Говорить они не стали: перетолковать по делу – это позже, а просто «пообщаться»… Четырнадцать часов тяжелой работы как-то не располагали к легкому трепу. Сергий с изумлением осознал, что за последние сутки он ни разу не вспомнил о женщинах! Не до того было. Незаметно Лобанов уснул. Разбудил его Ахми.
– Эй, – шепотом говорил ливиец, – поговорить надо!
– Надо… – пробормотал Сергий, и сел, не раскрывая глаз.
В клетушку залез Гефестай и Кашта, больше места не было. Эдик пристроился у входа – бдить.
– Что скажешь, Кашта? – прошептал Роксолан. – Сможешь провести нас?
– А чего ж? – пожал плечами нубиец. То, что его плечи поднялись и опустились, Сергий угадал по блеску глаз – остальное тело Кашты сливалось с ночным мраком. – Только идти долго… Отсюда – в сторону моря, там, в прибрежных скалах, есть такие… ну, как сумки каменные, в них вода скапливается после дождей… Да, там бывают настоящие дожди! Ага… А потом свернем и пойдем на запад, забирая к югу. Выйдем за четвертым порогом… Не знаю, может, есть и другие пути, но по ним я не ходил. Я бы и сейчас никого никуда не вел бы, но вы нашли воду. С водой дойти можно…
– Вопрос: во что ее набрать, эту воду? – проворчал Гефестай.
– Это легко, – пренебрежительно махнул рукой Кашта. – Попросим Заику, он нам даст пару бурдюков. Надо бы четыре… Да где ж их возьмешь?
– Хорошо! – хлопнул Сергий ладонью по полу. – Ты, Кашта, договаривайся с Заикой. Если что, сошлешься на меня. Так, с этим мы разобрались… Вопрос номер два: а как мы уходить будем? Идти надо ночью, значит, из шене. Дверь на засове. Через стену? В принципе, Гефестай с крыши может подсадить того же Эдика на стену, а Эдик нам веревки спустит – веревки из папируса держат хорошо, мы их завтра утащим из карьера. Обмотаем куски вокруг наших отощавших чресел под схенти, и пронесем сюда. Тут уже свяжем…
– Стен, между прочим, две, – напомнил Эдик, – и ночью по ним шляется стража…
– О том и речь.
– Мой родич поможет, – решительно заявил Кашта. – Тахарка служит лучником.
– Ну, все как по заказу, – развел руки Гефестай, и уткнулся в стены.
– Разбегаемся…
Камера-клетушка опустела, а Сергий испытал некое щемящее чувство. Даже не чувство, а предчувствие – тоскливое предчувствие неудачи. Так уже с ним бывало – ТАМ, в той жизни, – когда собираешься в интересную поездку, и предвкушаешь встречу с любимыми местами, со знакомыми и незнакомыми людьми, планируешь – вот, сяду в поезд (на теплоход, в самолет, в автобус), и поеду! И приеду! Сначала в гостиницу заскочу, а потом отправлюсь по «местам боевой и трудовой славы»… И чем азартней он лелеял мечтанья о поездке и встречах, тем слышней становился некий внутренний голос, предвещавший, что не сбыться мечтаньям. И точно! То денег нехватка, то работа держит, то «семейные обстоятельства» не пускают… Так и сейчас. Уж больно все хорошо складывается. Верно Гефестай заметил: как по заказу все. А жизнь – штука сволочная, в ней ничего не бывает легко и просто…
Потянулись недели заключения. В день двадцать второй Кашта договорился с Заикой, и в день двадцать третий повар передал пустой бурдюк. В день двадцать четвертый – еще один, побольше, а Кашта перемолвился словом с родичем Тахаркой, и тот кивнул, выражая согласие. Пошел обратный отсчет, время ожидания исчислялось уже не в днях, а в часах…
В день двадцать пятый завтрак затянулся. Уже все мере выхлебали свою похлебку, а команды строиться все не было. Наконец дверь в стене отворилась, и впустила целую свору – управителя каменоломни, надсмотрщиков, стражу.
– По-моему, – мрачно сказал Гефестай, – будет торжественная линейка…
Сергий кивнул только, и сжал губы. Холодок в душе рос…
Хатиаи вышел вперед, оглядел мере, и в глазах его светилось нетерпение живодера. Он подал знак, и пара надсмотрщиков кинулась в толпу. Мере расступились, а вертухаи вывели Кашту. «Все…» – понял Сергий.
– Что ж ты меня подводишь, Кашта? – ласково спросил Хатиаи. – Нехорошо… Бежать решил? Ах, ты, черное дерьмо! Я тебе что говорил? Отсюда не убегают. В Риме все дороги начинаются, здесь – их конец. К столбу его! – рявкнул управитель. – И не жалейте меда! Давненько уже мухи не лакомились человечиной…
Кашта посерел от страха, задергался, пытаясь освободиться, белки его глаз пугающе вращались. Но попытку к сопротивлению не засчитали – Кашту скрутили и увели. Хатиаи мягко улыбнулся, и сказал непонятное слово:
– Пора!
Что именно «пора», Сергий понял быстро – мере, стоявшие вокруг него, одновременно кинулись, по трое хватая Лобанова за руки, валясь на землю и крепко цепляясь за ноги. Сергий зарычал от бешенства, крутанулся, но все его умения пропадали втуне – исхудалые человечьи тела висели на нем гирями. Гефестай кинулся было на помощь, но получил палкой по голове, и рухнул на землю. А тут и надсмотрщики подоспели – повалили Роксолана на землю, вбили в нее бронзовые стержни и привязали к ним руки и ноги Лобанова. Он застонал от бессилия. Перед его глазами показались сандалии Хатиаи. От сандалий несло, и Сергий отвернул голову – это был максимум сопротивления.
