Все эти суматошные действия сопровождалось сумбурными расспросами: 'Голова сильно болит, сынок?', 'Уколы-то тебе делают? И таблетки, таблетки, ты ведь пьёшь? Пей обязательно!', 'А что врач говорит?' и сердобольными взглядами смотрели и дважды все мои девочки дружно ревели. Я крепился и сурово взирал на своих плакс из-под белой чалмы намотанных бинтов. В подробности случившегося я вдаваться не стал, ограничившись сообщением о банальной драке с детдомовским хулиганом. Мама всплеснула руками, схватилась за сердце и с состраданием произнесла, глядя на меня наполненными слезами глазами:
– Ах, эти детдомовские дети – чистое зверьё! Как можно драться кирпичом! Кто их только воспитывают! Хулиганы!
Дед Борис осуждающе покосился на маму, но ничего не сказал, только покряхтел и свалил в курилку. Мои самозваные дяди исчезли из палаты ещё раньше – недовольный Длинный беседовал с ними совсем не политкорректно – машину ему продали восстановленную после аварии и пока он не добрался до нехорошего обманщика Влада с техстанции, страдали от его сердитости любители покурить Федя и Миша.
– У него, наверное, ещё нож был. Детдомовские все с ножами ходят!
Важно заявила Алинка, а Маринка её дружно поддержала:
– Правда, правда! В соседней школе детдомовские учатся и все с ножами. Вот с такими! Нам знакомые девочки в классе говорили!
Мама расплакалась в третий раз, вспомнила нашу родную милицию, а я показал сестричкам кулак и скорчил зверскую рожу. Вышло у меня внушительно – наверное, сочная синева под глазами, да постоянная головная боль, заставляющая непрерывно морщиться при резких движениях, придали моим словам убедительности. Солнышки надули щёчки и виновато заёрзали на кровати. Потом вновь пришла ещё более сердитая медсестра – видимо, не всем санитарам хватило еды, многие остались голодными – отняла халаты и выпроводила моих хлюпающих носом женщин. Если Макс не явится на свидание с ней вечером, то мне тут будет душно, а Максу плохо.
После их ухода в палате сразу стало как-то темно и грустно, словно вывернули лампочку, на окнах задёрнули шторы и пошел нудный дождь. Я посидел немного, бездумно перекладывалс места на место пакеты, кульки икакие-то баночки, одарил выразительным взглядом вернувшихся курильщиков, сунувшихся было ко мне с какими-то вопросами, и ушел в коридор. Там я и наткнулся на помещение у запасного выхода, где спрятался за ширмой на подоконнике и пробыл там до самого ужина.
С Азаматом я встретился ровно через неделю. Где-то после пяти дня в палату заглянула нагловатая рожа, внимательно осмотрела всех присутствующих и, глистом скользнув в щель между створками, цыкнула зубом и небрежно поинтересовалась в пространство:
– Слышь, эта, болезные! Эта седьмая палата?
– Седьмая внучок, седьмая. А ты кого ищешь? Или на посту тебе не сказали, кто в какой палате лежит?
– Да мне пох, чё там крыса клистирная в уши дует, дед! Я тебя спросил – ты ответил, и всё, нет базара! И не твой внучёк к тебе пришел! Усёк, дед?
Глистообразный грубо ответил деду Борису и уставился на меня:
– Сова-то ты будешь?
– Я.
– А…. Ну так ждут тебя на улице в машине. Уважаемые люди. Одевайся пацан шуро, клиф какой накинь. Поедешь в гости.
Я приподнялся на локте, медленно развернул фантик конфеты 'Мишка на севере', дождавшись очередного приступа желудочных колик у дерзкого глиста и его раздраженного вопроса: 'Чё примёрз, не въехал чё? Люди же тя ждут!' – спросил:
– Откинулся недавно? Через 'малолетку'?
– И чё?
– За жалом своим следи, чё! Шестернул? Меня нашел? Ну и вали отсюда на хер, скажи уважаемым людям – я сейчас приду.
Глист хотел что-то сказать и сделать, явно нехорошее, но наткнулся на мой взгляд, споткнулся и проглотил готовые сорваться с его языка слова. Крутанулся на пятках и шумно вывалился в междверную щель.
Я поморщился, с силой вздымая себя в вертикальное положение – после уколов постоянно хотелось спать, натянул на себя спортивную курточку, которую через некоторое время будут называть 'олимпийкой'. Дед Борис кашлянул, привлекая к себе внимание. Я не оглянулся. Тогда он приглушил звук приёмника и выговорил мне в спину:
– Мать у тебя, сынок, приличная. И приятели твои ничего. А этот не из твоих. Стоит идти-то тебе к ним? Урка ведь чистый за тобой пришел, сынок. Я таких тыщами в своё время повидал!
Я оглянулся. Дед Борис прищурив левый глаз, смотрел на меня и руки у него на коленях лежали как-то необычно, не хватало в них чего-то по моему мнению. Автомата, скорее всего.
– Надо мне, дед Борис, надо. Дела у меня важные. С людьми уважаемыми.
– Ну, гм, иди, раз тебе надо. Уважаемые ишь! Ранее таких уважаемых мы сразу к стенке, и вся уважаемость с них лоскутками слезала тут же. Нас уважать начинали. А счас! Эх, нет на вас….
Не дожидаясь упоминания всуе отца народов и его верных соратников в произвольной очерёдности – дед Борис знал их просто невероятное количество – я вышел из палаты. Дед Борис человек хороший, но несёт его иногда очень здорово.
Азамат организовал свою встречу со мной довольно странно. Ни у него на квартире, ни в 'шестёрке', что ждала меня на улице, ни в кафе, где он обычно пил чай по вечерам в подсобном помещении, мы с ним не встретились. Встретились мы за городом, на его даче, формата 'домик садовый, увеличенный'. Меня привезли, дверцу машины открыли, ткнули рукой в сторону калитки в заборе, обратно закрыли дверцу и сползли по креслу, демонстрируя намерение поспать. Точное прозвище у водителя Азамата – Немой. Проделал он всё вышесказанное без единого слова. Я тоже не раскрывал рта, лишь поздоровался с ним, садясь в машину. Кроме него, больше в салоне 'шестёрки' никого не было. Глистообразный испарился сразу, как вышел из палаты.
Я огляделся и, пожав плечами, направился к калитке. Тапочки мои были неудобны для ходьбы по щебёнке смешанной с песком. Набрал в них мусора, пару раз споткнулся, от чего вновь сильно разболелась голова. Всё-таки, этот гад Шалый приложил меня обломком кирпича неслабо, от всей его поганой души приложил. ЧМТ у меня оказалась высококачественная, со всеми сопутствующими симптомами. И головная боль, и потеря равновесия, и плохой сон. Весь набор. Утомляемости сильной не было, и раздражительность держалась в норме, но вот память…. С памятью моей что-то стало. Не потерял, нет, наоборот прибавил, но как-то спонтанно это произошло, словно удар по голове выбил внутри пробку и в мой мозг хлынул поток мною когда прочитанного, услышанного, увиденного. Поток мутный, бурный и совершенно однобокий. Возможно, именно этот разрушенный шлюз и служил для меня источником постоянной мигрени. Данное предположение не сильно радовало, но лучше такие знания, чем стабильное скатывание к уровню знаний моего мальчика. Мозгу тоже нужна пища и стабильные тренировки, иначе он отращивает себе живот, страдает одышкой при штурме очередной головоломки и ссылается на внезапно подскочившее давление при сложной задаче. Ленится, короче. Единственное что успокаивает, это то, что при нагрузке на мозг, мне не грозит декомпенсация. Ну, а с занятиями в подвале я чуть воздержусь. Потом форму нагоню.
