Раздается глухой сдвоенный хлопок: взорваны оба замка двери. Выстрелов по-прежнему нет.
Дым потихоньку рассеивается, уже смутно видна распахнутая дверь. Из нее высовывается неясная фигура и машет рукой. Александр и вахмистр Нечипоренко торопливо поднимаются по лестнице. В квартире дыма почти нет, он, влекомый сквозняком, вползает с лестничной площадки, мутными спиралями завихряясь вокруг ног. Полицейский манит вошедших дальше.
В зале, на ворохе рассыпанных по полу прозрачных пакетиков с белой пудрой — “снежком”, опершись спиной на диван, полусидит человек. Даже от порога видно, что он безнадежно мертв: горло от уха до уха располосовано бритвой, валяющейся тут же, у окровавленной руки. Черты лица не разобрать — так оно измазано кровью. Кровь повсюду: на потолке, голых стенах. На полу в темной луже мокнет кургузый “ингрэм” без магазина. Видимо, патроны у осажденного кончились весьма не вовремя.
Старший полицейский устало тянет с головы шлем. Взлохмаченные седеющие волосы венчиком окружают уже солидную лысину, по красному от духоты, простоватому лицу вятского мужика катятся крупные капли пота. За старшим, как по команде, обнажают головы остальные полицейские, кто-то торопливо крестится. Командир спецотряда хочет, видимо, что-то сказать, но только машет рукой, оборачивается к ротмистру и, видимо забывшись, кинув к “пустой” голове два пальца, шагает к выходу. Навстречу ему уже спешат подчиненные Бежецкого.
— Саша!
Вдруг, расталкивая всех, к Александру бросается Ленка. Откуда она здесь? Ей же положено быть в Германии? И вообще, почему он, ротмистр, здесь, почему руководит захватом, ведь он уже больше недели как служит по другому ведомству? А Нечипоренко, насколько он помнит, уволен в отставку по ранению еще в позапрошлом году! Бред какой-то, фантасмагория…
Графиня Бежецкая повисает на шее Александра, смеясь и целуя его в губы. Не ответить невозможно. Летящие золотистые волосы щекочут лицо, лезут в глаза, настойчивые, как комары. Вдруг краем глаза ротмистр видит, что покойник уже не сидит безучастно: он поднимает голову, с трудом разлепляет слипшиеся от крови набрякшие веки и кривит в ухмылке тонкогубый рот. А в окровавленной руке — уже перезаряженный автомат.
Медленно, как во сне, Александр пытается прикрыть своим телом жену, одновременно шаря за пазухой в поисках наплечной кобуры с револьвером, который, как он отлично помнит, лежит в кабинете, в столе — ношение при себе огнестрельного оружия во дворце категорически запрещено. Но Лена, кажется, не замечает опасности и, хохоча, скользкой рыбкой выворачивается из его рук.
— Не-э-эт! — беззвучно кричит Александр.
Воздух плотен, как круто сваренный кисель, и упруго сопротивляется движениям. Револьвер, которого здесь никак не должно быть, никак не вытаскивается из кобуры. Все кругом становится зыбким и расплывчатым. Отчетливо видна только беззаботно кружащаяся по комнате Лена и развевающийся за ней в платном воздухе белоснежный кружевной шарфик. И, вопреки законам физики, так же ясно виден черный зрачок автомата: мертвец, держащий его, безнадежно смазан. Через мгновение автомат начинает медленно подпрыгивать в мертвой руке, а на белоснежной Лениной блузке расцветают зловещие пурпурные цветы…
— Не-э-э-эт!!!…
* * *
Бекбулатов, выслушав новый кошмар Александра, долго молча крутил баранку.
— Да, батенька, — тоном старого семейного доктора протянул он наконец. — Лечиться вам надо, господин Бежецкий, лечиться всенепременнейше.
После недолгого молчания Бежецкий с надеждой спросил:
— Слушай, Володька, а как там твой азиат поживает? Жив еще?
— Какой азиат? — машинально переспросил Бекбулатов, думая о чем-то своем.
— Ну тот, помнишь: не то хивинец, не то афганец, ты еще говорил, до отъезда…
Владимир пристально поглядел в глаза другу и протянул:
— А-а. Склероз, батенька. Тоже пора в желтый дом. Да, есть в наличии такой лекарь.
— Слушай, Володь, свози меня к нему, а?
— Когда?
— Чем скорее, тем лучше. А то, понимаешь, Ленка приедет, а у меня дела все хуже и хуже. Так и на самом деле до психушки недалеко, до желтого дома. И безо всякого склероза.
Бекбулатов что-то недолго прикидывал в уме:
— Сегодня не смогу и завтра тоже, а вот во вторник, к вечеру, скажем, часиков в шесть… Тебя это устроит?
Странное дело, столько в его словах сквозило деловитости, граничащей с равнодушием, что Александра больно царапнуло по сердцу. Он тоже принял деловитый вид и сухо ответил:
— Вполне.
Всю дорогу до дома Александра они молчали. Разок Бекбулатов, видимо запоздало поняв неприглядность своего поведения, попытался загладить неловкость свежим анекдотом, но, как говорится, не встретил понимания у аудитории и быстро заткнулся. Выходя из машины у подъезда, Бежецкий бросил, обернувшись:
— Как-то изменился ты, Владимир, в последнее время. Перестаю я что-то тебя узнавать…
Ответом ему был только деланно беспечный взгляд штаб-ротмистра и какая-то вымученная улыбочка…
* * *
Александр поймал себя на мысли, что уже третий раз подряд перечитывает страницу документа, вынутого из папки. Мысли опять витали где-то далеко. В чем же все-таки дело? Откуда взялись эти кошмары, каждый раз разные, но, как на подбор, один жутче другого. Бежецкий, как давным-давно в детстве начитавшись на сон грядущий братьев Гримм или Гоголя, уже боялся засыпать в одиночестве. Обманывая самого себя вновь обострившимся чувством, зачастил к Маргарите, но пугать эту чудесную женщину постоянными воплями спросонья быстро надоело, и число ночевок в уютном особняке было сведено до минимума.
Заходил Александр и к своему духовнику отцу Алексею в церковь Святого Николая в Новой Голландии. Старик попенял ротмистру на то, что за земными заботами тот совсем позабыл о Боге, но внимательно выслушал и дал несколько дельных советов. Однако ни молитвы, ни чтение на ночь Священного Писания не оказали особенного влияния на чудовищ и упырей из кошмарных сновидений. Они, правда, стали чуть менее реальными, как бы плоскими, но теперь до смерти тоскливыми… Просто невыносимо было нескончаемыми часами брести, проваливаясь по колено в скользкий, как льняное семя, песок, за медленно, не оборачиваясь уходящей за горизонт Леной, никак не реагировавшей на оклики, чтобы, вскочив в холодном поту, убедиться, что на часах нет и двух ночи, и снова проваливаться в сон, возвращаясь к безысходной и бесконечной погоне…
Пробовал ротмистр по русскому обычаю глушить кошмары водкой, однако, словно бы получив дополнительную силу от алкогольных паров, те становились еще невероятнее, чем прежде. Александр в них боролся с какими-то совершенно фантастическими монстрами, тонул то в ледяной, то в огненной трясине, участвовал в шабаше запрудивших Дворцовую площадь мало чем отличавшихся от чертей совершенно маргинальных типов под предводительством какого-то пожилого, невысокого, лысоватого и картавого субъекта, почему-то посреди огромной толпы отплясывавшего канкан на крыше старомодного бронеавтомобиля начала прошлого века, оттягивая большими пальцами рук подтяжки мешковатых брюк…
