Если же затеянное производство нужно державе нашей, то льготы получать будут, и крестьян припишем для работ всяческих, но о том в Берг-Мануфактур коллегию отписать надобно.
Иван Антонович тяжело вздохнул, речь далась ему тяжело. Тут лучше бы по бумажке читать, но пришлось соблюдать данный Петров Великим хрестоматийный завет господам сенаторам по такому случаю…
Глава 18
Киль
Вдовствующая герцогиня Голштинии
Софья-Фредерика
утро 30 января 1765 года
— Что случилось, Иван Григорьевич?
— К вашей светлости прибыл посол Российский в Швеции граф Остерман Андрей Иванович.
Старший Орлов выглядел хмуро после декабрьского вечера, когда ему не удалось отговорить Алехана от поездки в Польшу. Он не хотел, чтобы кто-то из их семьи начинал собственную войну против императора Иоанна Антоновича, но отговорить «закусившего удила» среднего брата не смог. Зато Владимир находился под его полным контролем — студент Лейпцигского университета категорически отказался от участия в любых авантюрах, посчитав их не просто бесцельными, но и вредными.
В последнее время Екатерина Алексеевна сама испытывала смутную тревогу — король Фридрих перестал писать ей письма, прусский посланник ее демонстративно сторонился. Это навевало нехорошие предчувствия, становилось пронзительно ясным одно — нужно мириться с императором Иоанном Антоновичем как можно скорее.
Без поддержки прусского короля она с сыном обречена, а помощи от «старого Фрица» не будет. Из газет Фике знала, что в Москве на коронации была представительная делегация Бранденбургского Дома — королева, младший брат принц Генрих и юный наследник престола кронпринц Фридрих-Вильгельм. Прусскую делегацию сопровождали члены Брауншвейгской династии, один из которых являлся опекуном штатгальтера.
Также там были датский король с королевой и члены Совета, в чьих руках находилась реальная власть в Дании. А вот это было предельно опасно — Дания никогда не скрывала, что заинтересована не только в Шлезвиге, но и в присоединении Голштинии.
Екатерина Алексеевна это хорошо знала, когда взошла на престол. В те дни она всячески пыталась лишить своего сына Павла голштинского наследия, абсолютно ей не подконтрольного. Потому она внимательно выслушала настойчивое предложение дипломатов из Копенгагена. Оно было простым — обменять Голштинию на находившийся под властью датской короны Ольденбург. Последний был рядом с Йевером, где правил брат, что делало ситуацию для нее крайне выгодной.
На предложение императрица согласилась сразу. Вот только провести в жизнь можно было только после совершеннолетия Павла — сын должен был четко и ясно отказаться от отцовской короны герцога. В его согласии мать не сомневалась — у Екатерины Алексеевны были действенные рычаги воздействия на нелюбимого сына.
А теперь она благословляла небо, что не успела сбагрить ненавистную Голштинию — лишившись в России трона, она автоматически теряла бы Ольденбург. Тот переходил по восшествии на престол Иоанну Антоновичу. И ей бы пришлось искать убежище только в Пруссии. Йевер становился опасным чрезвычайно — брат армии не имел, и защитить сестру с сыном не смог бы. Ни в каком случае, если из Ольденбурга отправили пару эскадронов кавалерии и схватили бы их на прогулке.
В Голштинии все же имелись укрепленные замки и небольшая армия. Ее безопасность была гарантирована, однако опять — не от датской армии. И откровенно страшили напряженные отношения с сыном — Пауль-Петер попал под сильное влияние воспитателей — князя-епископа и старого Бухгольца, которые ее сильно недолюбливали, считая прямой виновницей гибели мужа, и это еще мягко сказано.
Екатерина Алексеевна отчетливо понимала, что как только Павел достигнет совершеннолетия, ее могут вульгарно выставить за порог. И теперь она молилась, чтобы молодая жена брата не забеременела — тогда дорога в Йевер будет закрыта навсегда. И ей придется искать покровителей Ангальт-Цербстской фамилии, под смешки родственников над бывшей императрицей. От такого унижения у нее сводило зубы…
— Просите графа, Иван Григорьевич, — тихо обратилась она к Орлову, который принял на себя обязанности начальника охраны — ему она всецело доверяла, как единственному русскому который ее не покинул и остался верен до конца. А вот прибывший в Голштинию в начале января граф Панин не соизволил даже появиться у нее, и пакетботом уплыл в Мемель, несмотря на ненастную зимнюю погоду и шторма.
— Доброго утра, граф! Вы с частным визитом, Иван Андреевич, или выполняете поручение его императорского величества?
— Доброго утра вашей светлости! Я действительно прибыл к вам с поручением нашего государя. Не уделите мне немного времени для изложения царственного наказа?
— Сколько угодно, граф, я всецело к вашим услугам! Присаживайтесь в это кресло, Иван Андреевич, вам в нем будет удобно. Не хотите ли горячего вина — погода сегодня хмурая.
— Чуть позже, ваша светлость. Вначале я должен изложить вам устное послание его императорского величества.
— Конечно, граф, я вся во внимании!
Екатерина Алексеевна улыбнулась как можно радушнее, и уселась в кресло, расправив домашнее платье. И внимательно посмотрела на улыбающегося дипломата — граф Остерман был достоин своего отца Андрея Ивановича. Тот был влиятельным сановником еще императора Петра Алексеевича, стал многолетним главой разных Коллегий, получил графский титул, был членом Верховного Тайного Совета, предав других «верховников» в их затее с «кондициями». За что вице-канцлером и первым кабинет-министром при грозной царице Анне Иоанновне.
С воцарением Елизаветы Петровны Остерманы оказались в опале, но Ивану Андреевичу удалось убедить императрицу в лояльности, и после короткого пребывания в Париже, он оказался послом в Стокгольме. И там проявил себя в лучших качествах — умный, предусмотрительный и прекрасно образованный граф славился своей обходительностью и получил большие связи. Даже кронпринц Густав оказывал ему свое внимание, хотя отличался взбалмошностью.
Сама Екатерина Алексеевна к нему относилась с уважением, читая его отчеты о положении дел в королевстве свейском. И потому, несмотря на улыбку на губах, серьезно опасалась сорокалетнего дипломата, такого искушенного в делах человека по пустякам не пришлют.
— Могу я осведомиться о вашем здравии, ваша светлость?
— Конечно, граф, я чувствую себя хорошо. А как здоровье его императорского величество Иоанна Антоновича?
— Государь полон сил и энергии. Месяц тому назад он встретился с прусским королем Фридрихом в Мемеле — они подружились и решили, что кронпринц Фридрих-Вильгельм и младшая сестра Елизавета являются прекрасной парой, они пришлись друг другу по сердцу еще во время коронационных праздников в сентябре. Свадьба назначена на лето — за невестой дают большое приданное, которым прусский король Фридрих доволен. И еще — самой теплой была встреча с датской королевской четой — император Иоанн Антонович пообещал, что будет поддерживать Данию в случае необходимости вооруженной рукой.
Удар был страшной силы — Екатерине пришлось прикусить губу, чтобы не застонать. Она сжала подлокотники кресла, но опомнилась, когда заметила внимательный взгляд графа.
— Да, между королем Пруссии и нашим императором заключен дружественный союз, и внесены дополнительные пункты в Петербургский мирный договор, так, небольшие уточнения. За те деньги, что были выплачены королевству, король Фридрих вернул присягнувшие на верность России Кенигсберг и Мемель с округами.
От слов посла перед глазами Фике поплыли черные круги — женщина отчетливо поняла, что Пруссия вероломно оставила ее на произвол судьбы. Бежать можно только в Вену, но вряд ли удастся это сделать — прусские черные гусары перехватят по дороге. Да и русские уже выслали своих людей из Тайной экспедиции, которые могут быть совсем рядом с ней, и о их присутствии она не подозревает.
— Великая княжна Екатерина Антоновна получила в дар от короля приданное — небольшую часть бывшей шведской Померании, с городком Анкальм и островом Узедом с титулом графини. Король лично проявил заботу о несчастной великой княжне — она ведь глуха с детства, с того рокового дня, когда младенца уронили на пол. Какая злая судьба, теперь обернувшаяся счастьем! Ведь ей будет найден лучший жених, раз его королевское величество всерьез озаботилось судьбой сестры нашего императора Иоанна Антоновича, да хранят его небеса!
