Падение на пол, кроме грядущего синяка, принесло и полезные плоды: от удара пилотка вылетела изо рта, приземлившись мокрой грязной кучкой прямо перед глазами.
— А ты, Дроздов, его хоть обыскал? — спросил не очень радостный голос где-то надо мной.
— А как же, тащ старший лейтенант! — я прямо спиной почувствовал, как мой пленитель довольно осклабился. — Вот, у немчика вещмешок имеется, что там внутри, не смотрели еще.
— Какой же он немчик, Дроздов? — голос приблизился ко мне и раздавался примерно в районе, скажем так, моей поясницы. — Форма наша, вещмешок тоже, сапоги только немецкие. Окруженец, скорее всего.
— Тю, а я думал, шпион…, — разочарованно протянул голос с порога, — или перебежчик хоть.
Тут я понял, что пора вступать в беседу, а то на полу прохладно было. Я попытался перевернуться на спину, но связанные сзади руки не дали, но голову я всё же поднять смог.
— Я старший лейтенант Соловьев, адъютант комфронта. Прикажите развязать меня! — хреновато получилось, во рту всё пересохло, да и грязи там было, будто я землей питался неделю. Промычал, короче.
— Гы, а я артист Игорь Ильинский, — проявил глубины остроумия Дроздов.
— Молчите, товарищ младший сержант, — гаркнул неизвестный мне (и пока невидимый) старлей.
— Документы в вещмешке, в пакете из пергаментной бумаги, — во рту наконец-то набралось достаточно слюны, чтобы спокойно разговаривать. — И развяжите уже мне руки!
— Действуй, — скомандовал командир и шагнул куда-то в сторону, через пару секунд зашуршав вещмешком. Видать, завязки намокли, Дроздов успел освободить мои порядком затекшие руки, а он всё возился.
— За длинную дерните посильнее, развяжется, — посоветовал я и совсем скоро старлей зашуршал пакетом.
— Старший лейтенант Соловьев, Петр Николаевич, — прочитал он. — Адъютант командующего фронтом генерал-полковника Кирпоноса…
Я посмотрел на потерявшего улыбку неудавшегося двойника артиста Ильинского. Тот сделал вид, что взгляда моего не замечает и уставился на слабенький огонек коптилки, стоящей на столе. Я поднялся на ноги и хлопнул его по плечу. Мы поняли друг друга без слов и через секунду на столе появился сначала мой парабеллум, а потом и часы. Всё это я быстренько спрятал себе в карман. Там моим вещичкам намного приятнее будет.
— Связь есть? — спросил я продолжающего ломать глаза над моими бумагами старлея. При таком освещении и до утра не прочитаешь. И ведь это он еще до наград не добрался.
— А? — встрепенулся он. — Связь? С полком была, вечером связывались.
— Вызовите кого-нибудь из особого отдела, — начал распоряжаться я. — И помыться у вас можно?
— Дроздов! — скомандовал старлей. — Сбегай, организуйте там! И связь, и помывку. И накормить! — добавил он уже в спину сержанту.
***
Лейтенант-особист приехал за мной рано утром на «эмке», так щедро покрытой грязью и пылью, что настоящий цвет машины определить было невозможно. Я к тому времени успел и помыться, и похлебать кулеша, разогретого Дроздовым. Ну, и поспать, вестимо дело.
— В штаб фронта сообщили, — сказал особист после того как проверил все мои документы и чуть не на зуб их попробовал. — Поступило указание доставить вас на УР в Мрию, оттуда уже в Киев поедете.
Я только кивнул соглашаясь. Может, Аркаша сообразил, кто там сегодня куда поедет, вот и стыковал. Ладно, тут до Киева пешком дойти можно, если сейчас выдвинуться, то к обеду доберусь. Но кто же откажется подъехать на машине? Так что завтрак побоку, потом где-нибудь поем. Ребятам больше достанется.
— А в целом как ситуация на фронте?
— Обстановка очень сложная, сдали Конотоп — особист тяжело вздохнул — Идут кровопролитные бои за плацдарм у Кременчуга. Два раза уже разрушали понтонный мост. — он шпарил как по газете.
Мой сопровождающий помолчал, тихо произнес, уже по человечески:
— Киев практически окружен. Начата частичная эвакуация. Есть приказ… о взрыве мостов через Днепр и УРов.
Вот это номер… Я покачал головой. Все-таки мое общение с Кирпоносом, Тупиковым не прошло даром. Затянули окружение, успели выбить из Москвы директиву об отходе за Днепр. УРы жалко, но людей еще жальче.
Укрепления что? Отстроят. Пушек и самолетов с танками наделают. А вот обученных солдат взять неоткуда. Может и провала под Харьковом в следующем году не будет? Я задумался. Власова-то теперь тоже в обойме нет… Кто же под Москвой пендаля немцам даст? Нет, Сталин что-нибудь придумает. Наверное уже вызвал сибирские дивизии или скоро вызовет. Жукова дернет из Ленинграда. Хотя и там, конечно, тоже жопа.
Поездка скучной не была: лейтенант не дал ни секунды покоя. Пока ехали, всю душу из меня вынул. Нет-нет, да и прорывались у него такие нотки в голосе, что становилось понятно: будь я простым окруженцем, хрена с два отделался бы одной беседой. Но в основном вежливо, конечно. До Чхиквадзе ему ой как далеко, так что я при желании обмануть его смог бы. Но мне скрывать было нечего: кроме случая с Кохом, который я счел недостойным внимания особиста, остальное я рассказал во всех подробностях.
Поплутав немного по полям и пообщавшись с охранителями дорог, которые только для того и стоят, чтобы никому ничего не говорить и не пущать, мы наконец-то добрались до Мрии. Дот с тех пор, как я здесь был последний раз, изменился не особо. Разве что место это сильно напоминало пустыню — так здесь всё перепахали снарядами. Даже трава росла только кое-где, совсем мелкими порциями. А вон и командир местный, майор… не помню я его фамилию, что зовут Евгением Петровичем — это точно. Вылез из нутра дота, как раз того, где Пирата поймали. Я хотел было подойти, доложиться, но что-то меня остановило. Я стоял и щурился на сентябрьское солнышко, наслаждаясь тишиной. Недолго, секунд двадцать. А потом снова посмотрел на майора и понял, что пора.
Из бункера вылез Голдович — мой старый знакомец из тридцать седьмой армии. С тех пор как мы встретились у Старинова, постоянно с ним сталкиваюсь. Что-то они с майором обсуждали, довольно бурно, но без мордобоя. Может, это и есть мой попутный транспорт до Киева?
Я нахлобучил фуражку, взял свой вещмешок и, кивнув лейтенанту, уже на ходу поблагодарил его за помощь. Особист что-то буркнул и я услышал, как он командует водителю: «Поехали».
Подошел к выясняющим отношения начальникам, стал в сторонке. Зачем мешать людям, о чем-то яростно спорящим? Тем более, если они — старшие по званию. Разговаривают громко, особенно Голдович, возмущается, что его приплели к чему-то, чем он не занимался. Ну и дальше опять сказка про белого бычка: один говорит «сделай», другой — «не буду, своих дел по гланды».
Когда начальники пошли на третий круг, я решил вопрос немного ускорить и кашлянул. Первым повернул голову майор… Блин, да как же его фамилия? На языке вертится, покоя не дает. Он скользнул по мне взглядом и снова развернулся к Голдовичу. Зато Александр Иванович прямо-таки обрадовался. Тут я и почуял — что-то он задумал в ту секунду, пока разглядывал меня.
— Петро! Какими судьбами? А говорили, что ты в самолете разбился!
— Слухи сильно преувеличены, товарищ полковник, — улыбнулся я в ответ. — Как видите, я живой. А вы в Киев сейчас? А то мне в штаб…
— Да какое там! Мне в Киев хорошо бы к завтрашнему утру попасть. Слушай, Соловьев, выручай! Кровь из носу надо дальше ехать… Ты не в курсе, сегодня отход начинается, сам понимаешь… Здесь какие-то деятели что-то с минированием набедокурили… Посмотри, а? Вот этот дот и три соседних, больше не надо. Часа на три работы такому как ты, а потом майор Григорьев тебя прямо в приемную доставит.
Не было бабе заботы — купила баба порося. Я вздохнул и спросил:
— Схема минирования? Поэтажный план? Помощники есть?
Майор Григорьев (надо же было такую простую фамилию забыть!) тут же полез в планшет, достал сложенные гармошкой схемы. Голдович, поняв, что сумел свалить работу на другого, быстренько попрощался и чуть не бегом помчался к своей «эмке».
— Позвонить в Киев от вас можно? — поинтересовался я, забирая у Григорьева документы. Надо было сообщить о том, что жив. Не дай бог штабные в Москву жене дали знать — Вера с ума сойдет.
