надо. Сам.
Я вышел из церкви, спустился с крыльца. Выбрал из груды обрезков несколько подходящих.
Один обрезок положил на козлы, примерился и распилил на два одинаковых коротыша. Мелкие серо-жёлтые опилки сыпались на землю из-под отточенных зубьев пилы.
Я поставил коротыши вертикально и топором затесал концы. Острое лезвие легко скалывало крепкую древесину.
Отнёс коротыши к могиле и лёгкими ударами топора загнал в землю возле плиты. А сверху прибил гвоздями толстый широкий обрезок доски.
Получилась скамейка. Я пошатал её — стоит прочно. Ну, вот и хорошо.
Собрал инструмент и отнёс его обратно в церковь.
— Спасибо, мужики!
Божен вышел со мной на крыльцо, одобрительно посмотрел на скамейку.
— Попрошу плотников сделать ограду.
Подошёл Сытин, хлопнул меня по плечу.
— Идём, Немой!
И мы, наконец-то, отправились жрать.
***
— Немой!
Глашка сбежала с крыльца Сытинского дома и нерешительно остановилась, прижав руки к груди. Сытин за моей спиной грохотал тяжёлым засовом под ворчание прадеда:
— Шастают и шастают! То туда, то сюда. И чего дома не сидится? Покоя нет! А девка совсем извелась тут.
Я обнял Глашку, чувствуя, как подрагивают под моей рукой её плечи.
— Немой! Вернулся, — прошептала она и уткнулась лицом мне в грудь.
Я провёл ладонью по тёмным волосам, взял Глашку за щёки, поднял её лицо и поцеловал.
— Вернулся.
Глашка крепко обхватила меня руками.
— Совсем отощал! Тебя там не кормили, в этой Лопухинке?
Я улыбнулся.
— Кто же покормит, кроме тебя и бабы Дуни!
В глазах Глашки застыла тревога и ожидание. Смотреть на это спокойно было невозможно.
Давай, Немой! Не тяни кота, сколько можно-то?!
— Глаш, — сказал я. — Поедем завтра с утра на Волхов? Место под терем вместе посмотрим.
— Зачем? — настороженно спросила Глашка.
— Нам с тобой жить там. Решим — как лучше строить.
— Немой! — задохнулась Глашка.
— Это правильно! — раздался голос князя Всеволода. Скоро лес везти надо, плотников нанимать.
Князь стоял на крыльце, в кафтане нараспашку. Лицо его раскраснелось.
— Сколько можно вас ждать, Немой? Я уже устал с дедом Мишей пить. Его ж не видно — как будто сам с собой разговариваешь!
— Когда у вас принято свадьбы играть? — спросил я князя.
— Осенью обычно — как урожай уберут, — ответил он. — А ты жениться надумал, Немой?
— Значит, осенью, — решил я. И снова посмотрел на Глашку.
— Пойдёшь за меня, Глаш?
— Меня на свадьбу не забудьте позвать! — снова вмешался князь. — Давно жду повода посидеть нормально. И пусть леший вина того привезёт побольше!
Глашка снова уткнулась лицом в мою грудь и счастливо вздохнула.
Шейлуньский золотарь бесшумно вынырнул из-под земли и ласково потёрся о мою ногу.
Князь Всеволод, и впрямь, привёз с собой столько еды и выпивки, что у стола в доме Сытина даже ножки подогнулись. Сам князь уже накатил не одну чарку с прадедом и теперь нарезал толстыми ломтями запечённого поросёнка.
— За сватовство! По полной и без отказа! Наливай, дед Миша!
Бутыль с хмельным мёдом взмыла в воздух и полетела по кругу, кивая широким горлышком над каждым стаканом.
— Ты-то когда женишься, Васька? — ворчал прадед на Сытина. — Сколько я буду по белому свету призраком шастать? Надоело уже! Хочу правнуков. Или праправнуков? Во, видишь! Забыл уже, кого жду!
— Это не ко мне, дед! — расхохотался Сытин. — Вон, к Немому обращайся. Или к Мышу!
— Тебе бы всё на других кивать! Управились с Хворобой-то?
— Да чёрт его знает, — с досадой сказал Сытин. — Немому, вон, что-то мерещится. По слухам, Хвороба кощеем оказался.
— Иди ты! Вот падла! Я его ещё молодым помню. Он и тогда редкостной мразью был. И что княгиня в нём нашла?
— Какая княгиня? — заинтересовался Всеволод.
— Кхм, — закашлялся прадед. — Ты, князь, не обращай внимания. Я по старости могу иногда чепуху сболтнуть.
— Дед, а дед! — позвала с кухни баба Дуня. — Иди-ка, помоги мне!
— Сейчас! — откликнулся прадед.
— Я не понял, про какую княгиню речь, — нахмурился князь Всеволод.
Сытин вздохнул.
— Слухи это, княже. Ходили одно время слухи, что Хвороба после смерти твоего отца пытался с княгиней Ксенией закрутить. Но только ничего у него не вышло.
— Да ладно?! — воскликнул князь. — А я его в думе пригрел. Василий Михалыч — ты почему молчал об этом?
— Так это когда было-то? — ответил Сытин. — К тому же, слухи — это слухи и есть.
— Нет, погоди! — упёрся князь. — А когда это было? Дед Миша!
— Ну, чего? — с досадой откликнулся прадед.
— Когда Хвороба к моей матери подкатывал?
— Ты ещё ребёнком был, княже. Сколько тебе годков было, когда князь Глеб погиб? Семь, или восемь?
— Восемь, — нахмурился князь.
— А брату твоему, Ивану, десять, значит. Ну, вот тогда это и было.
— А мать что?
— Да не знаю я, княже! Знаю только, что тогда Хвороба и в думу вошёл. Самым молодым думным боярином стал. И по Старгороду шептались, что он в князья метит. А как ему в князья попасть было, кроме княжеской постели? Родом-то он не вышел.
— Блядь! — князь Всеволод стукнул кулаком по столу и привстал из-за стола. Но тут же сел обратно.
— Не ругайся на мать, княже, — раздался голос бабы Дуни.
Я догадался, что она положила ладони на плечи князя.
— Всё, что было — быльём поросло уже, — сказала баба Дуня. — Ты давно князь. А то всё прошло.
Князь поднял стакан, выпил. Поморщился. Хотел ткнуть вилкой в солёные грибы, но махнул рукой и снова налил себе в стакан.
— Мать через год после смерти отца на богомолье уехала, в лесной монастырь, — негромко сказал он. — Нас с братом не взяла. Полгода её не было. Полгода! Мы с Иваном одни, с боярами. И Хвороба — каждый день. Он тогда городом правил.
Князь Всеволод снова выпил, и на этот раз дотянулся-таки до грибов. Прожевал солёный груздь, хрустнул луком.
— Иван Хворобу на дух не переносил. А боярин — всё с улыбкой, с подарками. А когда мать вернулась — словно чужая стала. Строгая. С братом почти не разговаривала.
Князь повернулся к Сытину.
