называя казаков стрельцами — но кажется, среди ландскнехтов нет знатоков русского языка, к тому же разбирающиеся в родах войск Московии и Речи Посполитой. Так или иначе, я подал подчиненным условный знак, чтобы служивые приготовились к действию…
В тоже время офицер, доведенный уже до белого каления тем, что я не дал себя вытолкнуть (не так-то просто это сделать с упершимся «Орлом»!), отпустил на мгновение руку — и уже рванул из-за пояса рукоять пистоля! Но я, сделав короткий шажок навстречу, прихватил своего противника за локоть, потянув на себя — и резко врезал лбом чуть пониже переносицы германца!
— Швайне!
Офицера шатнуло назад, он рефлекторно потянулся обеими руками к сломанному носу… В то время как все без исключения ландскнехты, уже несколько захмелевшие, и от того слегка заторможенные, с удивлением, ужасом (а кто и восторгом!), взирали на стычку их командира и казака. В то время как стоящие рядом стрельцы невзначай положили руки на рукояти пистолей…
— Мушкетеров бейте!!!
Одновременно с криком я рванул из ножен саблю — и хищно сверкнув на солнце, клинок молнией устремился к шее германца, все еще держащего руки у лица… В следующую секунду батарею огласил его отчаянный крик — на землю упали отсеченные кисти офицера, закрывшие, однако, горло врага от моего удара.
А затем батарею сотряс залп двадцати двух самопалов — оглушительный после недолгого молчания пушек…
— АЛАРМ!!!
Я рванулся к раненому мной немцу, продолжающему выть на одной ноте, левой рукой схватившись за рукоять пистоля — уже наполовину извлеченного из поясной кобуры. А в следующий миг я разрядил трофей в лицо рванувшегося на меня пушкаря, тянущего из ножен короткий кацбальгер!
— Бей!!!
Еще один противник бросился на меня слева — и ведь достал левый бок уколом! Но наконечник кацабльегра, коим вооружено подавляющее число ландскнехтов, по какой-то прихоти оружейников не имеет колющего острия, способного пробить броню. Так что клинок наемника лишь скользнул по кольчужным звеньям калантаря, спрятанного под теплым кафтаном…
— Получи!
Накоротке я ударил в челюсть врага гардой сабли, словно кастетом — и голову ганса буквально рвануло в сторону! После чего тот без чувств рухнул на землю… Глухой нокаут! Но понимая, что чуть позже он еще очухается и может ударить в спину, я не пожалел короткого мгновения боя — и шагнув к поверженному противнику, рассек его горло елманью.
…Внезапный удар, как я и рассчитывал, практически сравнял число стрельцов и ландскнехтов на редуте — ни один из ударивших в упор выстрелов не пропал зря. Кроме того, нам противостоят бездоспешные пушкари — а не доппельсольднеры там, и даже не пикинеры, более привычные к ближнему бою. Зато все мои «штурмовики» облачены в бахтерцы и наручи, спрятанные под кафтанами! В свою очередь, немногочисленные мушкетеры, не ожидающие скорого боя и потому не успевшие изготовить фитильные мушкеты к стрельбе, пали в первые мгновения схватки…
Впрочем, не все.
В поле моего зрения попали сразу двое мушкетеров, спешно забивающих пули в стволы мушкетов, сноровисто работая шомполами. Если это опытные вояки, то они уже насыпали порох на полки и успели закрыть их… Мушкетеры отступили к дверям порохового склада, расположенного в боковой стенке редута — и оказались всего в пятнадцати шагах от меня…
Понимая опасность вражеских стрелков, я тут же перехватил в левую руку саблю, чтобы правой вытащить первый пистоль; в этот раз я целюсь больше по наитию, воспринимая оружие как продолжение руки. Благо, что разделяющее нас расстояние позволяет взять прицел навскидку, на уровень живота… Между тем, первый из ландскнехтов уже вскинул мушкет к плечу! Но, опережая выстрел противника, я успеваю нажать на спуск…
Выстрел!
Шагнув вперед, за пределы порохового облака, я отбрасываю в сторону разряженный самопал, чтобы тут же рвануть из-за пояса второй — времени в обрез! Первая пуля нашла цель — скрючившийся мушкетер, держась руками чуть повыше живота (на уровне солнечного сплетения), оседает на землю. Зато второй немец успел сообразить, откуда стреляли — и развернувшись в мою сторону, уже нацелил на меня мушкет!
В то время как я прицелиться уже не успеваю — и практически вслепую тяну спусковой крючок…
Выстрел!
Спину ожгло диким, первобытным страхом — благодаря ему я инстинктивно рванул в сторону, прижавшись спиной к обшитой деревом стенке редута. Вовремя! Мне удалось всего на мгновение опередить мушкетера, и пуля его лишь свистнула рядом… Впрочем, куда ушла моя, также неизвестно — и времени узнать результата стрельбы нет. Ибо в мою сторону уже ринулся очередной противник с длинной и довольно широкой в лезвии шпагой (в сущности, больше похожей на облегченный меч) в правой руке — и кинжалом-дагой в левой. Причем клинок последней еще и граненый у острия! А то, с какой скоростью и точностью враг нанес первый укол шпаги, однозначно говорит о навыках умелого фехтовальщика…
Пожалуй, этот офицер (также облаченный в недешевый дублет с кожаными вставками и успевший нахлобучить на голову шлем-морион) будет поопаснее целящегося в меня мушкетера!
Я отразил первый укол ударом сабли, отведя острие шпаги влево — и тут же с силой рубанул от себя, целя в голову соперника. Однако тот молниеносно среагировал — не подставляя кинжал под лезвие кылыча, а просто отшагнув назад! Да так быстро и точно, словно танцуя… И вновь укол немца, снизу вверх, в лицо! Парировать его я не успеваю — приходится уворачиваться, скрутившись вбок, словно от апперкота. Но враг делает подшаг, стремительно сближаясь — и прежде, чем я сумел бы отпрянуть назад, достает граненой дагой правую руку!
В этот раз кольчужная защита меня не спасла, и бицепс обожгло острой и резкой болью, заставив вскрикнуть и отступить назад… И еще один прямой укол шпаги, для разнообразия нацеленный в грудь! Пятиться больше некуда — я уперся спиной в стенку редута; пытаясь отбиться, рублю саблей наотмашь, перехватив рукоять обеими руками… Мне удалось париповал смертельный удар в сторону — но враг вновь стремительно сближается! И коротко бьет дагой точно в живот…
Граненый наконечник вражеского кинжала с легкостью пронзил кафтан и сумел пробить прочные стальные пластины калантаря, расположенные на животе. Не остановила его и поддетая под броню стеганка… Но немец не рассчитал силы удара, недооценил и прочность моей брони — и вместо смертельного, проникающего ранения в живот, я получил лишь неглубокую колотую рану брюшного пресса.
— Н-н-на-а-а-а!!!
Страх смерти, да жгущая боль в руке и брюхе, разожгли во мне такую ярость, что я буквально зарычал — и со всего размаху врезал головой в переносицу врага, неосторожно сблизившегося со мной! И подлый уличный удар отлично сработал вот уже второй раз — вскричавший от боли немец отпрянул назад, дезориентированный на пару мгновений… Более того, от неожиданности и боли он выпустил из пальцев рукоять даги!
И я не упустил свой шанс, сработав на смешанных рефлексах «носителя» — и своих собственных… Прихватив правую руку врага у локтя и с силой дернув ее на себя (обезопасившись от удара шпаги), я нагрузил правую же ногу офицера — и от души врезал подъёмом стопы под щиколотку немца! Подсечка вышла точной и техничной — и прежде, чем немец сумел бы встать, я с силой вонзил тому в живот заточенную с обеих сторон елмань сабли, перехватив ее в левую руку…
И только добив вражеского офицера я понял, что бой на батарее практически затих. На помощь ко мне было ринулся Адам — но стрельца отвлек кинувшийся наперерез пушкарь, размахивающий здоровенным банником, словно дубиной! Однако умелый и опытный рубака, Адам ловко присел под удар противника, пропустив банник над головой — после чего на скачке рубанул немца саблей… Несколько артиллеристов попытались было прорубиться к пороховому погребу, орудуя не кацбальгерами, а широкими и короткими тесаками. Однако оружие ближней схватки, тесак по всем параметрам проигрывает той же сабли, если бой идет не накоротке…
Да и фехтовальщиками немцы оказались весьма посредственными!
А в целом — мой план удался на все сто процентов! Проникнув на батарею «троянским конем», мы ударили внезапно для врага, используя преимущество в огневой мощи и неготовность немцев к ближнему бою. Что говорить, если ни один из мушкетеров не имел заряженного мушкета? Но все же стрельцы понесли потери: трое получили огнестрельные раны — в отличие от штатных стрелков, офицеры держали колесцовые пистоли готовыми к бою… Один ратник погиб сразу, от пули в голову, еще один тяжело ранен в живот — и сейчас отходит. Наконец, Семену Захарову ударившая вблизи пуля рванула кусок мяса на правой руке… Еще четверо ратников всерьез посечены в ближнем бою, несмотря
