Илья Тё - Евангелие от Ники

КеллераМеня, Ваше Величество, волновал между тем не столько Екатерининский корпус с его разграбленными драгоценностями и оскверненными реликвиями, сколько жилые здания соседнего Александровского дворца, в котором квартировала Ваша Семья. Войдя туда, Генерала и его Государь, моих спутников охватило тягостное предчувствие.

Виды дворцовых комнат повсюду оставляли ощущения поспешного бегства. Поймав какого-то полумертвого от водки камер-лакея — единственное, что осталось от многочисленной дворцовой прислуги, — Келлеря отыскал апартаменты, в которых мятужниками содержались Ваши Дочери, Наследник и Государыня императрица.

Комнаты казались сильно замусоренными, грязными, но при этом одинокими и пустыми. Повсюду на перевернутой мебели и пыльном полу я нашел разбросанные булавки, волосы, зубные щетки, женские гребни и пузырьки, пустые рамки от фотографий, бумаги, оборванные лоскуты ткани, обрывки газет. В гардеробе от сквозняка неслышно качались вешалки, камины в комнатах забивали зола и пепел от сожженных вещей, мятых писем и спешно порванных фотографий.

В опочивальнях царили еще более тягостные хаос и пустота. В одной из них, на паркете, валялась пустая коробка из- под конфет, игрушки и брошенные сандалии НаследникаВашего Сына. Окна спален закрывали тяжёлыекие шторы. Там, где шторы срывали, стекла завешивал толстый шерстяной плед или грязные простыни. Никакой прочей одежды и обуви, никакого постельного белья или полотенец, никакой посуды и, тем более, украшений или ювелирных вещей не нашли, — все было голо и, Государь, ободрано как после нашествия саранчи.

Часть пропавших вещей, мои стрелки Келлера обнаружили на помойке, Ваше Величество, за дворцовыми корпусами — и. Иконы, почерневшие от дыма, и книги, не успевшие кануть в мусорный развал. Нашли Я отыскал там и коричневую библию Императрицы, ту самую, с которой она часто выходила гулять, «Молитвослов», «О терпении скорбей» и, конечно же, «Житие», канонизированного Николаем Вторым Вашим Величеством Серафима Саровского. Был также Чехов, Аверченко, Салтыков-Щедрин, тома Пушкина и Толстого. Многие из книг — с пометками, начертанными рукой царицы и Дочерей. Все выглядело ужасно, валялось на земле, прямо в стылой грязи, сером снегу, рядом с замерзшими нечистотами и мусорным пеплом.

Из обитателей Дворца, Государь, нам удалось найти лишь немногих, — в соседнем селе. По рассказам этих несчастных, революция пришла в Царское в ночь на 29-е февраля. В тот день, со стороны Питера они слышали беспорядочную пальбу — пока еще в воздух. Говорят, то был восторженный салют параду свободы, данный пьяными стрелками под рукоплескания горожан. Под ружейные залпы, оркестры гарнизонных полков — тех самых, что были оставлены Вами для защиты русской столицы, гремели весь день «Марсельезу». Глупцы не ведали еще, как много унижений им придется терпеть от солдат. Ободранные до нитки трупы прохожих еще не украшали собой дороги. Канцеляристы, повешенные за то, что носили царский мундир, еще не болтались в петлях по подворотням.

По словам камер-лакея, Государь, в тот же день во дворец сообщили о первой жертве — неизвестные зарезали казака императорского конвоя, посланного на разведку в село. С этим первым убитым — Царское вздрогнуло, сВаше Величество. Слуги начали разбегаться. Ваш Двор, Ваша Свита, Конвой — все замерли, ожидая кровопролития.

Насколько можно было понятьКак я понимаю, кровавая революция, не управляемая пока ни из Думы, ние из Советов, к дворцу не спешила. Сорок тысяч вооруженных изменников, ближайшие казармы которых располагались в пяти километрах от парка, не смели войти в царский дворец, полный сокровищ и драгоценностей, — и это при общем безумии мародерства и грабежей уже расползавшихся по столице!

Как сообщили уцелевшие, утром следующего дня, Александра Федоровна провела смотр оставшейся при ней Гвардии. Князь Долгорукий предлагал бежать, бросив Двор и Дворец, но она отказалась, поскольку больные Дочери и Наследник могли не вынести скачки по занесенным снегом дорогам. ИмператрицаВаша супруга приняла решение, Государь: если мятежники решаться напасть на ее дом и ее Семью — она даст им страшный отпор.

Сил, слава богу, хватало. Уцелевший камер-лакей описал картину подробно, — ведь он видел ее собственными глазами. В девять утра комендант заиграл тревогу. Как и положено, по сигналу, перед главным входом построились казаки конвоя, развернутым строем, на крупах своих лошадей — лейб-гвардиии Ее Величества роты: гвардейская Кубанская сотня и гвардейская Терская. Рядом с атаманцами встал батальон Гвардейского экипажа, батальон гвардейского сводного пехотного полка, а также зенитная батарея — вместе почти две тысячи человек. Конечно, армия Государыни была слишком мала по сравнению с гарнизоном столицы, но этими силами было возможно организовать полноценную круговую позицию и выдержать достаточно долго.

Оборону вокруг дворца Долгорукий организовал по всем правилам. От конвоя по линям дворец-вокзал, дворец-казармы и дворец-город отправили постоянные разъезды, кочующие по шоссе и ночью и днем. Входы вдоль забора перекопали, кусты, мешающие прямому прострелу с позиций — немедленно состригли или спалили. Зенитная батарея и пулеметы Гвардейского экипажа заняли удобные пункты на трактах, годные для прямого и навесного огня. Улицы, ведущие от села ко дворцу, таким образом, стали надежно перекрыты. Воистину, Государь, в тот день произошло чудо — подобное тому, что было уже на Вашей памяти с Бонч-Бруевичем и, как рассказывают, Непениным: в то время как гвардия в городе бунтовала, гвардия перед лицом Государыни, свято выполнила свой долг. Я знаю, Ваше Величество, средь насЧто ни говори, среди офицеров гвардии, никогда не было ни одного человека, который не мечтал бы в кадетские годы умереть за своего государя. Что бы ни твердила либеральная пропаганда, эта картина из детства, это видение, эта мысль — проявить бесстрашие перед лицом Императора, оставалисьнется с каждым из нас всегда. Возможно на тех, кто гулял в Петрограде, напялив красную повязку, подобные мысли уже не оказывали воздействия, н. Но здесь, перед глазами Императрицы, лейб-гвардия не могла изменить!

Удар пришелся защитникам в спину. Ранним утром следующего дня, хотя массы восставших так и не решились идти на дворец, Александру Федоровну предал ближайший из тех, на кого она полагалась. Мои слова, ГосударьЭто, по словам Келлера, подтверждалиют сотни свидетелей:. 11Одиннадцатого марта, ночью, тайком, пока Императрица спала, под командованием вашего брата, двоюродного брата царя, Великого князя Кирилла, из Царского села ушел Гвардейский экипаж. Как сообщили позже, с красным бантом на кителе и с царскими вензелями на погонах, несколько часов спустя, Кирилл привел часть к Таврическому Дворцу — присягать революции и Думе[16]. Вместе с матросами, Великий князь увел роту железнодорожного батальона, все орудия и все пулеметы. Во дворце осталось две сотни атаманцев с шашками. При любом дальнейшем раскладе, Ваше Величество, это означало конец.

Я поднял глаза на Келлера. На мгновение, в воздухе повисла полная и гнетущая тишина.

— Она сдалась? — спросил я.

— Две сотни всадников слишком смешная армия даже для русской императрицы, — качнул подбородком Келлер, — Да, на этом все кончилось. Дума, извещенная о плачевном положении Царского Села все тем же князем Кириллом, прислала к вечеру делегатов с предложением сдаться. За делегатами из казарм поползли мятежные части. Не способные совершить святотатство самостоятельно, солдаты двинулись, возбужденные присланными к ним болтунами. Пламенные речи революционных ораторов смягчали угрызения солдатской совести, а красные банты, привезенные Думцами из столицы, казались индульгенцией за грехи… Во избежание бессмысленного уже кровопролития, Ее Императорское Величество попросила у Думцев одно: Свите, фрейлинам, слугам, бойцам лейб-конвоя мятежники должны были обеспечить выезд из восставшего города. Все жители Царского могли свободно покинуть Дворец в течение суток, кроме …

— Кроме нее и Семьи, — закончил я за него. — Понятно, Федор Артурович. Ну, едемте. Я хХочу все увидеть сам.

Царское село.

Вечер того же дня.

В Царское прибыли к вечеру, на автомобиле, конфискованном во время взятия Питера у одного из «временных министров». Мой бронепоезд находился в Ревеле и выбирать между транспортными средствами не приходилось. Знаменитый Екатерининский дворец встретил меня хмурым парком и темными зевами оконных арок — электричество по-прежнему не подключили.

Первым, что я смог рассмотреть подробно, стал настежь открытый парадный въезд в Александровский корпус. Екатерининский дворец остался левее, и мы с Келлером, подпрыгивая на кочках, заехали на рычащей и вздрагивающей машине во внутренний двор, остановившись прямо у чудесной мраморной колоннады.