написано: улица Ульянова, дом тридцать восемь. Мамка писала!
Указал пальцем в табличку на доме.
— Всё правильно! Видите?
Рихард Жидков покачал головой.
Его движения казались мне резкими, бодрыми. Мужчина напоминал шебутного подростка — особенно телосложением. В институте, на военной кафедре, я стоял в самом конце своего отделения. Но Рихард Жидков занимал бы место после меня: росточком он до меня не дотягивал. В его присутствии мне вспомнились прежние ощущения физического превосходства над окружающими. В прошлой жизни я к ним привык едва ли не с детства. Теперь же почти позабыл о них, поглядывая почти на всех снизу вверх.
— Какого Ульянова?
— Чего?
— Улица «Александра Ульянова»? — спросил Жидков. — Или «Дмитрия Ульянова»?
— Так… эта…
Я опустил взгляд на бумагу — на выдранный из тетради разлинованный лист (перед тем, как ехать на «дело», выдернул его из тетради для записи лекций по истории КПСС).
— Так… эта… — повторил я. — Просто «Ульянова».
Помахал ресницами, изображая растерянность.
— Вот, сами взгляните, дядечка!
Протянул Жидкову лист со сделанной ещё в общежитии записью «адреса тёти Веры» (я не поленился — хорошо подготовил «легенду»). Но не сунул его между досок, а только поднёс к калитке: опасался встречи с собачьими зубами. Не зря опасался: пёс дёрнулся мне навстречу, но замер, услышав тихий, но строгий окрик хозяина. Рука мужчины легко проскользнула между досками забора. Выдернула бумагу из моих пальцев. Жидков поднёс лист к лицу, близоруко щуря глаза.
— Улица Ульяновская, дом тридцать восемь, — прочёл он.
— Я и говорю! Просто Ульянова. Без имени!
— Ульяновская!
— Ну?!
Жидков смотрел на меня — я на него. Оба ждали, что оппонент вот-вот осознает свою неправоту. Внезапный порыв ветра взлохматил хозяину дома волосы, поднял над дорогой клубы пыли. Я сплюнул себе под ноги залетевшие в рот песчинки. Рихард жидков утёрся рукавом рубахи, провёл по бледным губам кончиком языка. Пёс громко чихнул, содрогнувшись всем телом.
— Вот, юноша, посмотри внимательно.
Мужчина вернул мне листок.
— Видишь? — спросил он.
Указал на бумагу в моей руке пальцем.
— Улица Ульянова, дом тридцать восемь, — послушно повторил я.
— «Ульяновская», а не «Ульянова»! — сказал Жидков.
— И?
— Неужто не замечаешь разницу?
Подозрительность исчезла из его взгляда. Я заметил, что мужчина больше не прожигал взглядом мои вещи, силясь прочесть там ответ на свои вопросы. Он, наконец, мысленно навесил на меня «правильный» ярлык (я надеялся, что удостоился с его стороны именно той оценки, на которую напрашивался). Чуть расслабился. Больше не отгораживался от меня скрещенными руками. Но моя «тупость» мужчину не забавляла — злила. Пусть он и пытался скрыть свою раздражительность за «холодной» улыбкой.
Я «сверил» его слова с записью.
— Ульянов…ская, — повторил я.
Стрельнул глазами на выцветшую табличку, что красовалась на доме Рихарда Жидкова.
— И… что это значит?
Чуть оттопырил нижнюю губу.
— Это значит, что ты ошибся адресом, юноша, — сказал хозяин дома. — Твоя тётя Вера проживает на другой улице. На Ульяновской. Не здесь. Понимаешь?
— Как это? — сказал я.
Вновь бросил взгляд на табличку с названием улицы.
Спросил:
— И… что мне теперь делать?
— Искать Ульяновскую улицу, — сказал Жидков. — Потому что в моём доме ты свою тётку не найдёшь.
— А… где она?
— Кто?
— Улица.
Мужчина пожал плечами.
— Этого я не знаю, юноша, — сказал он. — Никогда о такой не слышал.
Скривил губы.
— А это значит, что она не близко.
— Как же мне её искать?
Я изобразил растерянность.
Жидков повёл плечом.
— А мой дом ты как нашёл? — спросил он. — Сюда-то ты как с вокзала добрался?
— Спросил.
— У кого?
— У дядьки милиционера, — ответил я. — Токо я спрашивал… про Ульянова.
— Ну, вот и Ульяновскую так же найдёшь, — сказал Рихард Жидков. — Ищущий да обрящет.
Последнюю фразу он словно уже не мне говорил. Потому что повернулся ко мне спиной — зашагал к дому. Его место около калитки занял мохнатый пёс.
Но я остановил мужчину.
— Дядька! — крикнул я. — Погодите!
Мужчина обернулся.
— Что ещё тебе непонятно? — спросил он.
— Так… эта…
Я замялся.
— Давай, говори, — поторопил меня хозяин дома. — У меня ещё дел сегодня видимо-невидимо. Ты меня отвлекаешь своей… тётушкой.
— Дядька, а можно я у вас чемодан оставлю? — спросил я.
— Это ещё зачем?
— Сил уже нету таскать эту бандуру, — пожаловался я. — Чуть руки мне не оторвал, окаянный!
Продемонстрировал свои «почти оторванные» ладони.
— А если окажется, что тётка далече живёт? — сказал я. — Не дотащу ведь его! И так уже столько с ним промаялся — как будто с батей новую баню построил!
Всплеснул руками.
— А завтра я бы за ним пришёл. Поутряне. Отдохнувший. А, дядька?
Снова изобразил насморк.
— Можно он у вас до завтра постоит? — спросил я. — Да хоть туточки: во дворе? А?
Поднял руки в умоляющем жесте.
— Я тётушке скажу, что на вокзале его оставил.
Легонько ударил чемодан ногой.
— Не буду говорить, что у вас: тётка подумает, что я совсем бедовый.
Вздохнул.
— А завтра встану чуть свет, да прогуляюсь до вашего дома, — сказал я. — Сил-то за ночь прибавится — дотащу его уж как-нибудь.
Жидков пару секунд размышлял над моим предложением. Невидящим взглядом смотрел на стену сарая. Потом всё же принял решение. Вернулся к забору, взмахом руки отогнал от калитки пса (тот снова поджал хвост, отскочил в сторону, замер, прижимаясь к земле брюхом). Задумчиво посмотрел… не на чемодан — на мои бёдра. Будто прикидывал, хватит ли у меня сил вернуться сюда завтра за вещами. Я едва сдержал желание похлопать себя по тощим ляжкам — продемонстрировать наличие в них питательных веществ.
— Ладно, — сказал Жидков. — Оставляй.
Загрохотал запорами. Цыкнул на пса. Приоткрыл калитку — шагнул мне навстречу.
— Спасибо! — воскликнул я.
Рихард Жидков поднял с земли чемодан — взвесил его в руке.
— Не такой уж тяжёлый, — сказал он.
— Мне попервой тоже так казалось, когда из дома выходил, — сказал я. — А вы попробовали бы походить с ним часок-другой. Тоже захотели от него хоть на время избавиться!
— Ну… может быть.
—
